Шалость. Анна Владимировна Рожкова
не желал сходиться. Внучка не сдавалась.
– На кого гадаешь? – с улыбкой спросила я.
Она зарделась, отвела глаза. Значит, мое замечание попало в точку. Какой-то юный шалопай пленил девичье сердце.
– Ни на кого, – внучка отложила карты, вздохнула, мечтательно посмотрела на огонь. «Томится» – догадалась я.
– Бабушка, а ты кого-нибудь любила? Кроме дедушки, – тут же поправилась она.
– Любила? Не знаю. Любовь – слишком громкое слово. Но влюблялась, это уж точно.
Глаза юной озорницы заблестели, щеки порозовели.
– Расскажи, расскажи, ну, пожалуйста.
– Ну, хорошо. Только обещай сидеть тихо и не перебивать, – я погрозила внучке пальцем.
– Обещаю, бабушка, обещаю, – она радостно захлопала в ладоши.
– Я была не намного старше, чем ты сейчас…
_________________________________________________________________________
«Ярмарка ослепляла буйством красок, оглушала шумом и многоголосьем. Мы миновали хозяина шапито, громко зазывавшего публику на «невиданное представление». Прошли мимо палатки чревовещателя, сулившего «поведать будущее». Протиснулись сквозь очередь на чертово колесо. Толпа недовольно зашумела, и я потеряла державшую меня руку.
– Папа, папа, – я обеспокоено оглядывалась по сторонам, встала на цыпочки, пытаясь разглядеть седую курчавую голову отца. Куда мне, с моим-то ростом.
– Дьявольское отродье, – злобно прошипел кто-то в очереди.
Я пропустила оскорбление мимо ушей. Привыкла за семнадцать лет.
– Я здесь, дочка, – большая теплая ладонь накрыла мою руку.
– Ну, наконец-то.
Мы шли дальше, оставив позади палатку со сладостями, взятую в кольцо детишками. Один карапуз смотрел на нас, распахнув голубые глаза и приоткрыв рот. Леденец на палочке был забыт. Когда мы подошли ближе, я легко потрепала его по пухлой щечке. Малыш заливисто рассмеялся.
– Пошла прочь, – шикнула мамаша, дернув ребенка за руку. Малыш заревел. Удаляясь, я слышала, как женщина распекает сына, рассказывая, что такие, как мы, воруют детей. Какая глупость. Отец ободряюще сжал ладонь. Я улыбнулась в ответ.
Ярмарка осталась позади, послышалось лошадиное ржанье, стук копыт, запахло навозом. Вот и он. Мы остановились, как по команде. У меня перехватило дыхание. Красавец! Черный круп лоснился на солнце, нервные ноздри втягивали воздух. Он был в загоне один. Не щипал мирно траву, как другие лошади, а нервно перебирал тонкими ногами, затравленно озираясь по сторонам: «Как бы сбежать». Я повернула голову. Глаза отца заблестели. Как хорошо я знала этот взгляд.
– Папа, нет. Ты слышишь? – Я дернула его за рукав.
– А? Что? – Он словно очнулся от глубокого сна.
– Оставь эту идею, папа.
– Ты о чем, дочка?
«Кого ты пытаешься обмануть, отец. Я слишком хорошо тебя знаю».
Подъехала группа людей. С большого каурого жеребца спешился всадник, подошел к остальным, что-то коротко произнес. Легко перемахнул через ограждение. Я ахнула. Жеребец занервничал, фыркнул. Мужчина медленно приблизился, протянул кусочек сахара на раскрытой ладони, что-то нашептывая, чтобы успокоить животное. Жеребец взял губами лакомство, но смотрел настороженно, готовый в любой момент убежать. Хоть я и следила, не мигая, но упустила момент, когда мужчина взлетел на спину животного. Тот заржал, встал на дыбы. Всадник удержался. Жеребец носился по загону, как бешеный, подбрасывал зад, норовя сбросить наездника. Это было захватывающее зрелище. Поединок человека и животного. Человек победил. Жеребец покорился. Всадник спешился, протянул коню кусочек сахара. Пара смотрелась гармонично. Вороной жеребец и высокий мужчина, одетый в черное. Они были созданы друг для друга.
– Граф, – прошептал отец.
Я еще долго оглядывалась.
Когда все в таборе улеглись, я раскинула карты. «Богадельня» не сулила ничего хорошего. Так я и знала. Выскользнув из кибитки, крадучись направилась к кибитке отца. Всхрапывали кони, догорали костры, ночь щедрой рукой рассыпала по небу алмазное крошево звезд.
– Значит, завтра.
Мужчины сидели вокруг костра. Я спряталась за повозкой. Отсветы умирающего огня играли на склоненных лицах, искажая знакомые черты. Отец, Азат и Роман. Все в сборе. Они с таким упоением обсуждали детали завтрашней операции, что не замечали ничего вокруг. Отец пыхтел трубкой, Азат рисовал палочкой на земле. Я вспомнила высокого наездника в черном. Такой своего не отдаст. Безумцы. Я неудачно переступила с ноги на ногу. Под ногой хрустнула ветка.
– Кто здесь? – поднял голову отец.
Я метнулась к своей кибитке.
Азат нагнал меня на полпути. Схватил за руку, развернул, прижал к себе.
– Да как ты смеешь, – прошипела я, – немедленно отпусти.
– Если твой отец узнает, что ты подслушивала, тебя накажут. Так что ты выберешь? – он тихо рассмеялся. Такая самоуверенность меня злила.
От