Рыжик-мореплаватель / Ginger, the sailor. Юрий Арбеков
с костями казалась очень аппетитной.
Чанга деликатно отошла в сторону, улеглась на палубе и даже прикрыла глаза.
Рыжик огляделся по сторонам и опасности нигде не увидел. Он вспорхнул, завис над целью, как маленький вертолёт, и опустился на край необъятной миски. При этом он не спускал с собаки глаз, ежесекундно ожидая подвоха. Но Чанга была флегматичной и терпеливой, как все водолазы, – она и ухом не повела.
Воробей покосился на миску, особо отметив разваренные горошины и куски белого хлеба, размокшие в жирном бульоне. Готовый мгновенно вспорхнуть, Рыжик клюнул то и другое, отщипнул мяса с плохо обглоданной кости – и осмелел. Через минуту он уже прыгал по краю миски, выбирая из неё самое вкусное и время от времени даже чирикал:
– Вот чем кормят собак! Вот чем кормят! Чудесная жизнь у этой чёрной головёшки!
Матросы, наблюдая со стороны, прыскали от смеха.
Ещё через несколько дней Рыжик уже первым слетал к миске, когда её выносили из камбуза. Попрыгав по краю, склюнув самое вкусное, он взлетал на мачту; и только тогда к миске приближалась Чанга.
Моряки смеялись:
– Этот рыжий – как дежурный по камбузу: пока пробу не снимет, никто есть не садится.
Со временем собака и воробей окончательно подружились и стали есть из одной миски одновременно. На это представление приходила полюбоваться вся команда, свободная от вахты. Огромная лохматая Чанга лакала со своей стороны миски, а непоседливый Рыжик скакал с другой стороны, выклёвывал самое вкусное и без умолку трещал:
– Что делается! Что делается! Объедают Рыжика, объедают!
11. Мираж
Становилось теплее, по утрам морскую гладь вновь озаряло солнышко, и Рыжик ожил окончательно. Чуть свет он взлетал на мачту и начинал распевать оды теплу.
– Чуд-десно! Чуд-десно! – чирикал воробей. – Просыпайтесь все! Живо, живо, лежебоки!
Моряки выходили на палубу, потягивались, зевали и только тут замечали воробья:
– Смотри-ка: рыжий уже на вахте! Чирикает бесёнок.
– Побудку нам устраивает! И заметь: только тогда, когда хорошая погода. Никакого барометра не надо.
Но однажды утренняя ода прервалась, едва начавшись. Воспевая восход солнца, Рыжик вдруг заметил на горизонте очертания далёкого города и поперхнулся на полуслове. Сердечко его радостно забилось.
– Мы вернулись! Мы вернулись! Скоро я увижу свой ч-чердак! – чирикал воробей, прыгая по верхней рее носовой мачты корабля.
Чем ближе подходил сухогруз к берегу, тем больше волновался Рыжик и даже в небо повыше взлетал, чтобы лучше рассмотреть черты родного города. Но как ни старался, Рыжик не мог разглядеть знакомые с детства крыши, улицы, рынки, порт… Были и крыши, и рынки, но всё не то, всё чужое…
– Смотри, что рыжий делает! – говорили моряки, кивая на своего любимца. – Домой хочет.
– Не понимает, глупый, что это уже заграница.
– Для птиц заграниц не бывает!
– Ему не объяснишь. Улетит и пропадёт.
– Чужие забьют. Местные воробьи – звери!
А Рыжик так и рвался