Суженый мой, суженый…. Галия Мавлютова

      «Оставайся свободной женщиной!» – произнес он. Какие странные звуки, словно яд, заполняющие отравой тело и душу. Не слова. Пули. Они убивают наповал.

      «Но как же мне жить дальше? Я не смогу… Я умру от любви к тебе», – прошептала Галина. Она выдавливала из себя бессмысленные звуки, выталкивала их, будто тяжелые камни. Ей вдруг показалось, что слова, очутившись на воле, неожиданно материализовались. Они ожили и заблестели от крови – маслянистой, густой, дымящейся. И это были уже не просто слова, став одушевленными, они превратились в живые существа. Теперь выброшенные на свободу камни будут жить в общей памяти двоих.

      «От этого еще никто не умирал», – вполне резонно возразил Алексей.

      Он больше ничего не сказал. Молчание тянулось долго, так долго, что оба устали от напряжения. И Алексей положил трубку, осторожно, бережно, будто боялся вспугнуть тишину. И Галина Ермолина умерла. Она тихо сползла на пол и умерла. Не было больше жизни. Не было. Появилась пустота. Странная, гулкая, черная. Стучало и колотилось раненое сердце, толчками рвался пульс, но Галины Ермолиной больше не было. Вместо нее на полу лежала другая девушка, незнакомая, чужая. Она возникла из пустоты. И душа у этой девушки была гулкой и черной, как наступившая тишина. Надрывался телефон, подпрыгивал на полу сотовый, где-то вдали звучала забытая мелодия, обрывки слов болтались за окном ватными кусками, напоминая о том, что жизнь не прекратила привычного течения, все идет своим чередом. Все проходит. И это пройдет. Всегда будет звучать за окном старая мелодия. «Я бы взял твои ладони, к ним губами прикоснулся». Галина приподнялась на локте и сухими глазами оглядела комнату. Нельзя оставаться в привычных условиях. Надо поменять обстановку. Нет, не мебель передвинуть. Это чересчур пошло. И новое платье не поможет, не та ситуация. Нужно уехать на Крайний Север. На Чукотку. Куда угодно, куда-нибудь, туда, где кипит настоящая жизнь, где нет трусливых мужчин и где нет ничего, в какой-нибудь медвежий угол. Галина встала и подошла к зеркалу. На нее глянуло чужое лицо. Заострившиеся скулы, втянутые щеки, черные круги под глазами. Пустые глаза, тоскливые. Печаль надолго обосновалась в опустевшей душе, отыскав удобное прибежище. Галина попыталась улыбнуться.

      – Все наладится, все будет хорошо, – сказала она, но не услышала своего голоса.

      Тишина оставалась первозданной. Слова застревали внутри, и не было сил вытолкнуть их наружу. Галина прилегла на кровать, свернулась калачиком, укуталась пледом. Она не знала ни одной точки на планете, куда можно убежать от себя. Таких мест нет, они вообще не существуют в природе. Мужчины повсюду одинаковы, и они населяют все обжитые точки на земле. Трусливые мужчины заполонили планету. Они захватили Крайний Север, забрались на Чукотку. Бесполезно бежать, от них никуда не спрячешься. Галина натянула плед на голову. Темно. Ничего не видно. И лишь дробятся на части слова, разрывая тело на мелкие куски: «Оставайся свободной женщиной!» От них хочется завыть. Онеметь навеки. Все пройдет. Такое нередко случается. Девушек часто бросают, мужчины всеми способами стараются избавиться от ненужного элемента в их мужской жизни. Галина приподняла краешек пледа и посмотрела на часы. Половина третьего. Какая долгая ночь, самая страшная, самая черная и пустая. Она казалась бесконечной. Галина стиснула зубы и отбросила плед. Встала, побродила по комнате, подошла к окну, вздрогнула, встретившись взглядом с собственным отражением. И вдруг беспокойно забегала, заторопилась. Схватила дорожную сумку, побросала какие-то вещи, ахнула, вспомнив о паспорте, достала его из шкатулки, положила в сумочку. Открыла кошелек, пересчитала деньги. Достаточно, на первое время хватит. Набросила куртку на плечи и вышла из квартиры. На часы она больше не смотрела. Галина шла по ночному городу и зябко ежилась, отмахиваясь от проезжавших мимо такси. Вокзал недалеко, можно дойти пешком.

      На вокзале царила предутренняя суета. Уборщики, носильщики, рабочие в спецодежде бродили по безлюдному зданию. Пассажиров было мало, изредка появлялся какой-нибудь сонный и помятый человек, будто возникал из воздуха, ошарашенно озирался по сторонам и вновь скрывался за стеклянной дверью ночного кафе. Галина подошла к расписанию. Первый поезд идет в Питер. Нынче все умные люди из Северной Пальмиры в Москву торопятся. А у глупых барышень все наперекосяк: они ранним утром из столицы в Питер спешат, убегая от воспоминаний.

      – Мне билет до Петербурга, – сказала Галина в окошечко.

      – Боковое место, плацкарта, – рявкнул мегафон над ухом.

      Галина вздрогнула. Совсем нервы расшалились. Внешние звуки были бессильны, они не заглушали слова, грохочущие внутри. Оставайся свободной женщиной. Оставайся