Самый страшный день войны. Виктор Королев
о-артиллерийского полка противовоздушной обороны. Все необстрелянные, только что добровольно вступившие в Красную Армию и наскоро обученные.
В тот страшный день, 23 августа 1942 года, армада вражеских самолётов методично, час за часом уничтожала волжский город. Зенитчицы не могли стрелять по фашистским стервятникам – не было такого приказа. Был приказ: во что бы то ни стало остановить стремительно мчащиеся к Волге танки. Потому что в тот час задержать немцев больше было некому.
Это правдивая история. Это был их первый и последний бой. Девятнадцатилетние девушки против целой дивизии вражеских танков. Они победили ценой собственной жизни. Выжить удалось единицам. Лишь спустя годы имена всех погибших станут известны. Очень многие до сих пор считаются пропавшими без вести, потому что их тела так и не были найдены.
У автора не было цели создать широкое документальное полотно о подвиге девушек-добровольцев. Цель книги была другая – написать художественный рассказ о коллективном подвиге. Когда героизм массовый, позволительно не называть подлинные имена героев. Разве кто-то сможет назвать поимённо 28 героев-панфиловцев, всех защитников Брестской крепости, Аджимушкайских катакомб, других локальных битв тех страшных 1418 дней и ночей Великой Отечественной? Нет, конечно. И потому в книге все имена вымышлены. И рассказано подробно лишь о шести девушках, об одном боевом расчёте. Причина простая: судьба у них оказалась одна на всех. И победа – одна на всех.
О подвиге юных зенитчиц мало кому известно. А знать должен каждый. Мы все обязаны поклониться этим девушкам за тот великий бой, с которого началась наша победа в Сталинградской битве.
Глава 1
Незадолго до того дня
Глафира
«Наш паровоз, вперёд лети! В Коммуне остановка. Другого нет у нас пути — В руках у нас винтовка».
Дом у них был крайний. Как из калитки выйдешь, сразу направо, метрах в десяти – мостик через ручей. Вверх по нему и надо идти. Чем ближе к депо, тем сильнее пахнет машинным маслом. Этот запах Глафе был люб с детства. Отец приходил с работы весь чёрный, насквозь пропитанный маслом и с головы до ног обсыпанный угольной пылью. Железный саквояжик, маслёнка с длинным клювом – с ними он даже на фотографии есть.
– Мы – путейцы!
Он даже маму так не любил, как свою работу. А когда мама умерла в тридцать шестом, он, вернувшись с кладбища, всю ночь просидел за столом, а утром молча ушёл в депо. Тогда Глафа поняла, что о сестрёнке теперь ей заботиться. Голодное было время. За зиму совсем оголодали. И по весне пошла она наниматься на работу. Из калитки направо, вверх по ручью, знакомой дорожкой. За восьмисотграммовой путейской хлебокарточкой – иначе им было не выжить.
Не положено? Даже четырнадцати нет? Да сколько отец скажет, столько лет ей и будет. Кто посмеет возразить лучшему машинисту паровоза? Он самого Дзержинского видел в Москве! Во всём депо – или даже выше бери, в управлении дороги – кто не знает Петра Петровича? Он ещё на «щуке» начинал в восемнадцатом году. А вы его почётный знак на праздничном пиджаке видели? «Ударник Сталинского призыва» – это же почти как орден! Петрович первый на Юго-Восточной железной дороге такой знак получил.
Отец сказал в отделе кадров, что ей скоро будет шестнадцать, и Глафиру взяли помощником нормировщицы. Вот и всё, детство кончилось. Первую зарплату решили отметить по-семейному. Отца только что перевели на новый паровоз марки «ФД». Огромный, с шестиосным тендером, на поворотном круге в депо едва поместился. Красные колёса с Глафиру ростом. Зверь, а не машина. Вот и предложил отец укротить этого зверя.
– А давай, Глашенька, баню ему устроим? Беги домой за тряпками!
Сам купил пол-ящика «Земляничного» мыла, и они втроём – отец и Глафа с сестрой – весь выходной тёрли своего «Фёдора», пока тот не стал благодарно отфыркиваться ароматными пузырями и белой невесомой пеной. Потом все трое залезли в кабину, и отец повёл укрощенного зверя из депо. Запах был – на всю округу! Свободные от смены осмотрщики вагонов, сцепщики, ремонтники и прочие спецы-путейцы дивились на это чудо.
– Ну, Петрович, ты даёшь!
Поворотный круг тогда уже был на электроприводе, и всю геройскую семью дважды прокатили с почётом, как на карусели.
Год она пропустила в школе. Осенью вернулась за парту. И зажили они с сестрой. В свободное время учила её делать керосинки, похожие на железнодорожные фонари, помогала с уроками, но это редко – весь дом на ней, какое уж тут свободное время. Утром, как первый гудок разбудит, – отца накормить, сестрёнку в школу проводить, самой собраться. Комсомольские поручения – бегала по посёлку, забыв про огород, а вечером ещё отца уставшего с работы надо встретить, сестрёнку спать уложить. И так изо дня в день. Вот где карусель-то!
Уставала иногда так, что