Не Господь Бог. Марика Девич
и такое бывало в Лениной практике. Иногда ей казалось, что она попала в один из сериалов, которые смотрела Людмила Исааковна. Было и такое, что ни в каком кино не приснится, жизнь придумывала такие перипетии, что невозможно выдумать ни одному писателю. И тут были живые люди, не актёры, им было больно по-настоящему.
– Это ужасно, – она дотронулась до Митиной руки. – Но вашей вины тут нет.
– Мама была для меня всем. Мне так её не хватает, – заплакал парень.
– Понимаю, – Лена протянула ему новую салфетку.
Но он воспользовался собственным носовым платком. Лену обдало запахом, не нафталина, но чем-то похожим, запахом стариковского быта. Митя высморкался.
– Ее звали Инна Петровна.
– Инна Петровна, – повторила Лена и ободряюще кивнула.
– Она всю свою жизнь посвятила мне. Отца у меня не было, верней, он погиб до моего рождения. Он был лётчиком-испытателем.
– Какая трагедия! – много же свалилось на этого парня.
– Это была мамина трагедия, я не успел узнать его, – сказал Митя. – А с мамой они очень любили друг друга, но не успели пожениться. Их свадьба трижды переносилась из-за его службы, так мать осталась беременной, её все осудили, даже отец отверг. Мы были с ней одни-одинёшеньки на всём белом свете.
«Одинёшеньки», – повторила про себя Лена. Вновь на неё пахнуло нафталином. Ну и парень! Откуда он взялся такой? Эта жилетка, этот носовой платок. Их ещё выпускают?
– Мама была заслуженным учителем России. Она преподавала математику. Мама всю себя посвятила школе! Её все очень любили. Уважали, ценили. Вы бы слышали, что говорили о ней на похоронах!
Слова лились из парня рекой. Это стало походить на затянувшуюся эпитафию.
– Мама тяготилась своим положением, в то время ведь незамужних матерей-одиночек не слишком жаловали, к тому же, я всё время болел, – Митя не мог остановиться в воспоминаниях о своих винах перед мамой, о её страданиях из-за него.
– Митя, давайте вернёмся к вам, – предложила Лена.
Молодой человек спохватился, как будто его поправила учительница у доски.
– Я хорошо учился! Вернее, отлично, почти, – зачем-то добавил он.
– Не сомневаюсь. Уверена, вы были хорошим сыном, – сказала Лена.
Митя резко засобирался уходить, хотя время визита ещё не вышло.
– Спасибо, что выслушали, – мелко кланяясь, как в былые года, попятился к дверям Митя, словно боялся сказать что-то лишнее на похоронах, где о покойном – только хорошее.
Как Лене хотелось потрясти его за плечи, чтобы достать из него то, зачем он пришёл, что болит. А в том, что там болело, Лена не сомневалась. Эти болезни хороших мальчиков и девочек были ей хорошо знакомы.
Митя несколько раз прощался, два раза пытался выйти то в дверь туалета, то в подсобку, и едва не сбил на входе пальму Людмилы Исааковны, но та, кажется, к парню благоволила и даже на прощание смела невидимую пылинку с его куцего драпового пальто с пришитым ниткамине