Мона. Дан Сельберг
ворот. Изящное животное с красивыми полосками. Как у тигра. Может, она и есть тигр, а девочка – принцесса, которая умеет с ними разговаривать.
Вдруг кошка, испугавшись чего-то, убежала к каменному мосту через бурную коричневую реку. Принцессе пришлось довольствоваться старой банкой. Нет, конечно, это никакая не банка, а маленький, брошенный в глине тигренок. Девочка тщательно вытерла его платьем. Мама неспроста дала ей меткое прозвище Хамелеон. Стоило оставить принцессу на минуту, как одежда на ней приобретала цвет земли, на которой она играла. Сегодня у мамы с бабушкой было слишком много хлопот на кухне, чтобы они успели заметить, как девочка выбежала на поле в новом бирюзовом платье. В противоположность платью жестяной тигренок стал теперь чистым и аккуратным. Но он был голоден. Тигры всегда голодны. Принцесса прижала банку к груди и, скользя, пошла через поле.
Обе женщины с ужасом смотрели на перепачкавшуюся девочку, которая, запыхавшись, вбежала на кухню.
– Бабушка! Мне срочно нужна миска с водой.
Элиф отставила в сторону дымящийся противень со свежеиспеченной самсой.
– Да здесь миской не обойтись! Тебе целая ванна нужна.
Она засмеялась и взглянула на свою дочь Надим, предчувствуя ее гневную тираду. Ощущение передалось и Моне: она внезапно осознала свое чумазое положение.
– Мама, не ругайся. Я нашла тигренка! Он голодный.
Мона держала одну руку у талии, а вторую с вызовом протягивала к Элиф. Женщина дала ей пирожок. Когда девочка накормила своего «питомца», Надим заметила мелькнувшего из-за платья «тигра». Стены покачнулись. Ей пришлось схватиться за край стола, чтобы не упасть.
– Милая. Этот тигр очень опасен. Он может укусить тебя. Не шевелись.
Счастливая Мона улыбнулась, обрадованная тем, что мама включилась в игру. Надим инстинктивно отодвинула свою мать в сторону. Та тоже увидела, что́ держит в руках Мона, и начала молиться.
Надим медленно приближалась к дочери.
– Можно мне тигра?
Мона упрямо покачала головой:
– Он успокаивается только у меня. Его легко напугать. Его бросила мама.
Надим не могла сдержать слез. Красивее Моны не было никого на свете. Ее любимая дочь. Чудо Каны. Дрожащим голосом Надим повторила:
– Отдай маме тигра сейчас же. А то мама разозлится. Страшно разозлится!
Мона увидела мамины слезы. С тревогой посмотрела на бабушку. Услышала ее молитвы. Тут она вытянула руку с тигренком. Нет, не с тигренком. С банкой. Нет, не с банкой. С израильской кассетной гранатой. Надим не сводила глаз с лица дочери. Их ладони встретились. Как будто напряженные нервы на руке матери, пульсируя, тонкими нитями потянулись к девочке. Надим задержала дыхание и обхватила холодную гранату пальцами.
Чай в чашке уже давно остыл. Люди приходили и уходили. Все сделалось далеким. Больше его не интересовало. Он был опустошен. Остыл, как чай. Умер. И все же продолжал мучительно жить. Остался один. В маленькой чайхане за столиком у окна сидел только его футляр. С пустым взглядом и в мятой одежде. С взъерошенными волосами. Он был испачкан. Снаружи и изнутри.
Он не знал, как давно напротив него сидит пожилой мужчина в черной одежде. Не знал, откуда и зачем он пришел. Дружелюбными глазами старик спокойно смотрел на его холодную оболочку, а потом накрыл его руку ладонью. Морщинистой и теплой.
– Самир Мустаф.
Самир вздрогнул, услышав собственное имя. Как гласит Коран: «А ведь над вами есть хранители – благородные писцы. Знают они, что вы делаете. Ведь праведники, конечно, в благодати!».[1]
Так они сидели – старик и футляр. Самир не знал, сколько. Может, час. Может, неделю. Чайхана располагалась наискосок от больницы «Хирамшюкхюсет» в городе Тюре. Жаль, что Самир не посетил этот город вместе с ней. Не показал ей руины ипподрома и красивую триумфальную арку. Не сводил на пляж искупаться.
Во рту появился кисловатый привкус. Старик встал и взял Самира за руку. Поднял его. Скованно двигаясь, Самир покинул вместе с ним чайхану. Он не видел улицу, машины и людей. Не слышал шум. Лишь одна картина преследовала его, снова и снова вставая перед глазами. У его дочери не было лица. Оно исчезло. Они исчезли.
Мустаф подошел к ожидавшей его машине. Кто-то открыл дверь. Мужчина говорил мягким голосом:
– Здесь тебе больше нечего делать. Но у тебя есть иные дела.
Самир опустился на заднее сиденье. Старик остался снаружи и закрыл дверь машины. Автомобиль тут же въехал в оживленный поток. Под зеркалом заднего вида качалась выцветшая фотография футболиста Роналдо. Самир закрыл глаза.
Часть 1
Инфекция
Пять лет спустя
Дубай, эмират Дубай
«Бурдж-эль-Араб», «Арабскую башню», называли самым роскошным отелем в мире. Он долгое время оставался визитной карточкой Дубая – здание в форме паруса доу[2] высотой 321 метр, возвышавшееся
Коран, сура 82 «Раскалывание» (пер. Ю. И. Крачковского).
Традиционное арабское судно.