Молоко львицы, или Я, Борис Шубаев. Стелла Прюдон
слегка обветрились и уже не выглядели такими свежими, какими были четыре часа назад. Зумруд надеялась, что Захар зажжёт Ханукию по всем правилам, но она не хотела ему досаждать и оттягивать момент, когда они наконец сядут за стол, потому что, судя по всему, гости были очень голодны. Зумруд мало что осознавала, она только бегала из кухни к столу и от стола к кухне, чтобы обслужить гостей. Немало беспокойства вызвал Боря, который стал бить и выгонять гостей, едва завидев их. Особенно Зумруд огорчилась, когда он со всей силы бросил на пол Ханукию, так что оливковое масло, которое она с таким трудом добывала, расплескалось, и ей пришлось быстро всё вытирать, чтобы никто не упал. Ей так хотелось отпраздновать этот день как следует, весело, со светом и песнями, она специально приготовила для детей побольше пончиков со сладкой начинкой, но пришлось вместо этого Борю отшлёпать и отвести к Зозой, чтобы та заперла его у себя и не выпускала до завтрашнего утра. И хоть Зозой ей не могла больше помогать, зато Боря будет под присмотром.
– А что с ним? – неожиданно шепнула ей прямо в ухо соседкина гостья из Грозного. – Почему он такой?
– С ним… он не может сказать, чего хочет. Голоса нет. Поэтому и злится.
– Немой, что ли?
Зумруд промолчала. Она хотела бы закричать, что нет, не немой, но могла ли она это утверждать, не покривив душой?
– Только Всевышний знает. Может, ещё заговорит.
– У нас у соседей в Грозном была немая девочка. Только она была спокойная. Сидит себе в уголке, не слышно её, не видно. Подойдёт к маме, сядет на пол, положит голову на колено, чтобы мать её по голове погладила, и сидит так часами, как собачка. И главное, остальные семь детей у неё нормальные, только эта больная. Она ходила к раввину, тот сказал, что это испытание ей дано, чтобы она научилась любить и смиряться.
– На все воля Всевышнего.
– Когда я плакала из-за того, что дом, нажитый долгими годами, вдруг сгорел за несколько часов, мне люди сказали: ну что ты плачешь, вы молоды, живы, здоровы. Всевышний, может, и позволил ваш дом разрушить, чтобы вам жизнь сохранить. Деньгами взял, так сказать. И я перестала плакать. А у кого-то дети без ног, без рук остались, им хуже, чем нам.
Зумруд понимала, что новая знакомая пытается её утешить, и от этого жжение у неё в груди усиливалось и глаза наполнялись злобой. Вместо того, чтобы поблагодарить её, сказать, что она права и что ей, Зумруд, нужно подумать о замысле Всевышнего, вместо того чтобы искать способы избавления, она хотела крикнуть ей, чтобы она убиралась, чтобы она не смела ей сострадать. Конечно, сказать всего этого Зумруд не могла, ведь она была хорошо воспитана. Чтобы занять руки и глаза, она стала очень аккуратно выкладывать ош кюдуи на тарелки. Несмотря на все её усилия, тыквенный плов подгорел, но сверху всё равно оставался холодным.
– Меня мама учила, чтобы ош не подгорел, надо заново его обжарить, только с другой стороны. Так получится две корочки, – продолжила наставлять её женщина.
Зумруд улыбнулась и, не говоря ни слова, пошла относить ош на стол. Мужчины и женщины продолжали