Временно недоступен. Сборник рассказов. Марина Важова
и вряд ли увижу.
Ну и ладно. Мужик с возу – кобыле легче… С Костей по-прежнему дружат, больше на деловой почве. Он помогает Рите: рамки для картин, то, сё, она деньжат подкидывает. С тайной мыслью: подправить репутацию Костику перед женой и дочкой. Вот наступит лето, наедут туристы – он картинки свои станет продавать, экскурсии водить, денежку в дом принесёт. А пока пусть в саду беседку строит. Костя толковый, и вкус имеется. Всё же брат-художник.
Так и стал ходить ежедневно. Ну, и разговоры за столом, очень интеллектуальные: история, православие, искусство. Но больше всего про их, казачьи, сходки, в основном, праздничные. Приходил в папахе мерлушковой, донышко красное, с лентами крест-накрест. Костя рассказчик безвременный, то есть в беседах напрочь забывает глядеть на часы. Что удивительно, женская половина не окликает, звонками не досаждает. На день рождения пришёл один: жена занята, не смогла. За столом с её подружками – Наташкой и Светой – сидел, всех развлекал историями, искрил эрудицией.
А на следующий день звонит и грустно так сообщает: батюшка запретил у неё работать. Так и сказал «запретил работать». Ну, да, раз она деньги даёт, значит, это работа.
– А в чём дело-то?
– Наверно, супруга капнула, пожаловалась.
– На что, господитыбожемой?
– Кто ж знает – тайна исповеди… Но она ещё пожалеет, сама без работы осталась и меня сорвала.
– В таком случае хотя бы доделай начатое, – Рита уже взяла деловой тон, лишь бы не думать, не воображать, что там эта неясная супруга могла наговорить.
– Не могу. Батюшка велел немедленно все отношения прервать, даже инструмент, что у тебя оставил, не забирать, Бог с ним, сказал, с инструментом. Только я его всё же заберу, как же мне – без инструментов?
– Ты что, батюшку ослушаться решил?! Сказано – оставить, значит, оставь, – на Риту напала радостная злость, в груди выплясывало что-то удалое, казачье.
Но Костик всё же явился, что-то быстро-быстро стал объяснять, про спину больную, про дежурство на дорогах с гаишниками – казаков просят помогать. Рита только пальцем на мешок указала: забирай, мол, и проваливай. А сама стоит в отдалении, следит за дыханием, считает до ста – чтобы спокойное лицо сохранить. На душе скверно, будто её распутной девкой назвали. И хоть бы повод какой подала!
Больно нужны они ей, ряженые подкаблучники! С песнями разбойничьими, с натянутым балагурством, показной удалью! Дочери и жёны их, ревностью объятые, работой замороченные!
Вот выйдет она на Соборную площадь, встанет на гранит-камень, ледником принесённый, и крикнет во всю мочь:
– Где ты, вольное казачество?! Где вы казаки, доброличные, смелые и справедливые, духом и телом сильные, душой крылатые? Почему вы молчите, зачем себя теряете?
И пусть-ка ответят. Пусть батюшка тот, что запрет наложил, объяснит ей: за что? Пусть Ира-скромница расскажет, чем она её обидела. И та, что Вадиму