Скандальные наслаждения. Элизабет Хойт
быстро произнесла она, сложив руки на коленях. – В общем, очень плохо, даже ужасно. Архитектор, которого мы наняли, оказался ненадежным. Вот почему я собиралась сегодня сама туда поехать… и посмотреть, что он успел сделать за последнюю неделю.
– Или чего не успел? – Как странно, что ее доверчивое признание вызвало у него в душе такое теплое чувство.
Она кивнула:
– И это тоже.
Гриффин покачал головой:
– Вам следовало рассказать обо всем Уэйкфилду. Он мог бы сам этим заняться или поручить кому-нибудь.
И снова она гордо вскинула голову:
– Патронесса я, а не Максимус. Это мой долг. Помимо этого, – тут ее голос прозвучал уже не столь самоуверенно, – Максимус скорее всего запретит мне быть патронессой, если я сообщу ему о своих неприятностях. Он был крайне недоволен, когда узнал о моем решении помогать приюту.
– Может, ему не нравится, что его деньги тратятся таким образом.
– Это мои деньги, лорд Гриффин. Наследство моей двоюродной бабушки, помимо приданого. Я владею им независимо от Максимуса… или от кого-либо еще. Я могу делать с этим все, что пожелаю, а я желаю помочь детям, которые живут в этом приюте.
– Прошу прощения за неверные выводы. – Гриффин поднял руки, показывая, что сдается. – Почему вашему брату ненавистна даже мысль о том, что вы помогаете сиротам?
Геро поморщилась:
– Дело не в сиротах, а в том, где они живут. Наших родителей убили на одной из улиц Сент-Джайлза. Брат ненавидит это место.
– А! – Гриффин откинул болезненно пульсирующую голову на мягкую спинку сиденья.
– Мне было восемь лет, когда это случилось, – тихо сказала она, хотя он ее не спрашивал. – Они поехали посмотреть пьесу и взяли с собой Максимуса – ему тогда исполнилось четырнадцать. Мы с Фебой остались дома – были еще слишком маленькими для таких взрослых развлечений.
Гриффин нахмурился, неожиданно заинтересовавшись:
– Странно. Ведь в Сент-Джайлзе нет театра.
– Не знаю. – Геро покачала головой. – Максимус никогда мне об этом не говорил… даже если и знал. Я помню, как проснулась на следующее утро от того, что кто-то плакал. Наша няня очень любила маму, и все слуги были в ужасном состоянии.
– Не сомневаюсь, – тихо произнес он.
Она повела плечом – неловкое движение, не похожее на ее обычную грациозность.
– Максимус сидел в своих комнатах несколько дней и не хотел ни с кем разговаривать. Домом никто не занимался. Я помню, как в то утро ела холодную кашу в детской, а снизу доносились топот и разговоры взрослых. На меня никто не обращал внимания. Потом появились поверенные и юристы, какие-то чужие люди. Лишь когда через две недели приехала кузина Батильда, я почувствовала, что кому-то нужна и кто-то обо мне позаботится. Она душилась сладкими духами, а ее черные юбки были жесткие и колючие, и я не прижималась к ней, как это делала Феба.
Геро посмотрела на него с извиняющейся улыбкой.
А он представил ее маленькой девочкой, бледной, серьезной, с веснушками. Эта девочка боялась, что на свете нет никого,