Война и потусторонний мир. Дарья Раскина
прекрасно вальсируете, Лизавета Дмитриевна, – не удержался Петр.
– Благодарю, князь. – Лиза мягко улыбнулась. – Я… я очень любила танцевать, пока…
Она осеклась, но Петру и так был ясен финал этой фразы. Досада от потери такой юной, такой невинной жизни царапнула сердце. Как она умерла и как давно это случилось? Насколько хорошо помнит свою прошлую жизнь? Жалеет ли об утраченном или новая ипостась затмевает прежнюю сущность? Вопросы роились, но вряд ли были уместны, так что Петр предпочел ободряюще сжать ее ладонь и повести в новом круге. Лиза меж тем продолжала улыбаться, хоть в выражении ее глаз теперь добавилось грусти.
– Помню наш последний бал у Вяземских, – сказала она негромко, блуждая взглядом над Петровым плечом. – Были губернатор и посол… оркестр играл Генделя… Ботинки папа́ забыли натереть канифолью, и он весь вечер едва держался на паркете – мы так смеялись, так смеялись! После полуночи устали, но ночь была волшебной, мы развернули кучера и поехали кататься через весь город, в парк, к пруду… там мы мечтали, читали стихи, загадывали желания… а потом он меня убил.
– Что, простите? – Петр споткнулся на знакомом па.
– Он убил меня, – повторила Лиза, не слыша. В горле у нее всхрипнуло, румянец брызнул, словно кровь из-под марли: – Убил… Он меня убил! – Теперь она закричала, выражение ее исказилось. Пальцы впились в мундир, неожиданно крепко сжали, а лицо дернулось ближе. – Убил! – зарычала она совсем по-звериному. Рот распахнулся, оттуда выскочили хищные зубы. Петр отпрянул, оберегая шею. Щелкнула пуговица, взвизгнуло распоротое сукно воротника.
Музыка взвилась и опала, отовсюду закричали, зазвенели шпоры. Кто-то пытался оттащить Лизу, но она держала мертво, впиваясь когтями в спину. Петр успел только прижать ладонь к груди, скрывая императорское письмо, а другой ухватить ее за горло под челюстью, удерживая, словно взбесившуюся собаку. Лиза хрипела и лязгала зубами, сила в ней теперь была кабанья. Мышцы под ладонью вспучивались, перед глазами мельтешило рыжим, на щеку брызнуло горячей липкой слюной. Лиза вырвалась, дернулась вперед. Петр уже приготовился к кровопусканию, как вдруг черно-мундирные руки ухватили поперек лимонной груди и дернули. Лиза взвыла, выпуская добычу, замотала головой, вспорола обидчика зубами, но Лонжерон удерживал крепко – у него теперь у самого проступили клыки, а глаза налились кровью – и оттянул ее дальше от Петра.
Гости тут же обступили Лизу, запахло нашатырным спиртом. Кто-то уговаривал, кто-то бормотал на незнакомом языке, кто-то отваживался прикоснуться, но несмотря на все старания Лиза рычала, скоблила когтями, грызла воздух. Выла. Уши заложило от этих мучений, хотелось, чтобы они закончились – так или иначе.
По мраморному полу отчеканились шаги, слышные даже сквозь крики, и толпа расступилась. Иверия, знаком руки приказав конвою не вмешиваться, подошла к беснующейся Лизе вплотную и, не выказывая ни малейшего страха перед клыками, взяла ее лицо в ладони. Внимательно вглядываясь,