Сами мы не местные. Юлия Борисовна Жукова
через голову. В глазах их сразу воцаряется покорность, мольба о прощении и надежда, а вдруг дадут что-нибудь сгрызть.
– Ничего себе охраннички! – говорю. – Это, если правильное слово знать, кто угодно их окоротить может?
– А вот и не кто угодно, – наставительно говорит Азамат. – А только тот, у кого право есть. Это же не просто так дворняги, их специально выводили, чтобы чуяли, что у человека на уме. Я вот знаю, что я их хозяин, – они ко мне и подлизываются.
Псы и впрямь принялись тереться у его ног и просительно заглядывать в глаза. Только бы лизаться не начали, надеюсь, манерам их тоже обучают…
Тут на звук собак из шатров появляются люди – трое мужиков, укутанных в длинные шубы до самых пят. Азамат кричит им что-то приветственное, и мы двигаемся навстречу. Мужики поначалу совершенно неприлично на него пялятся, потом немного неуверенно кланяются. Азамат кивает в ответ, и мы заходим в шатёр.
Муданжский шатёр – это такая огромная круглая палатка из шкур, на первый взгляд кое-как накинутых на каркас. Посерёдке разведён костёр, обложенный в два ряда аккуратными камушками, а под боком у него пригрелась металлическая печечка без одной стенки; её труба изогнута, а на сгибе припаяна перевёрнутая воронка, своего рода вытяжка, в которую уходит дым от костра, и все это поднимается к дыре в потолке. Пол застелен шкурами, на каркасе растут крючочки для подвешивания одежды, утвари и мешков с чем угодно. Каркас у шатра металлический, в нем отражается и бликует золотистое пламя. В шатре весьма просторно, человек десять легко улягутся; крыша у самых стен на высоте моего плеча, а в центре метра четыре. На печке пыхтит чугунок, время от времени выплёвывая несколько пенистых капель, которые с шипением стекают по его боку, наполняя воздух сытным дымным запахом.
– Мы уж думали, вы вовсе не приедете, – неожиданно понятно говорит один из пастухов. У него тоже есть акцент, но какой-то другой, более чёткий. – Зачем столичному барину переться в эту глушь…
– А я не столичный, – хмыкает Азамат, – я из Худула, мне степь – что лужица.
– А-а, земляк! – с явным облегчением восклицает пастух.
Другой тоже что-то говорит, но его я, увы, не понимаю. Внятный продолжает:
– А я по другую сторону Рулмирна от Худула родился. Поехал вот в столицу на заработки, да и осел на полдороге. Красиво тут…
Они некоторое время обсуждают местные пейзажи, пока мы рассаживаемся у огня, а пастухи заканчивают приготовления к ужину. Эти потрясающие люди так и ходят тут в своих длинных шубах, кажется, вообще без застёжек. И варежки прямо из рукавов растут, только кончики пальцев и можно высвободить. Мне-то в верхней одежде через пару минут становится невыносимо жарко, так что я стаскиваю для начала шапку и шарф. Появление в студии моих лохматых кудряшек вызывает резкую паузу в разговоре; пастухи оторопело переводят взгляд с меня на Азамата и обратно.
– Жена, – наконец коротко и категорично произносит Азамат.
Я довольно улыбаюсь и подсаживаюсь к нему поближе, чтобы ни у кого не возникло сомнений.
– Красивая… – протягивает