Солёный чай. Алла Михайловна Лебедева
смотрели, «не то» говорили, утаивали важную, «наверняка, плохую» информацию. Никакой патологии врачи не обнаружили, беременность протекала по всем правилам ведения акушерской практики. Но Марина каждый день находила у себя какие-нибудь недуги. « У меня странная форма живота. Прочитала в интернете, это нехорошо!» – ныла она вечером, когда мы переступали порог дома. « У меня колики. Весь день промучилась, есть не могу!» – слышала я ее дрожащий голос, на следующий день. Марина обнаруживала на своем теле какие-то микроскопические пятнышки, прыщики, шишечки и затвердения. Просиживая у компьютера часами, Марина читала все сайты подряд и находила у себя всевозможные отклонения от нормы протекания беременности. Ее надо было успокаивать, уговаривать, с ней надо было нянчиться. Алексей нянчился с ней, уговаривал, успокаивал. Он проявлял, с моей точки зрения, чудеса необыкновенной стойкости и терпения. Естественно, от разговоров о работе для Марины, я предусмотрительно отказалась. Старалась избегать конфликтов, думая о своей будущей внучке. Когда мне было 40 лет, мне приснился сон: я, старенькая, опираясь на тросточку, стою у большого нарядного дома. Меня фотографирует молодая женщина, причем я знаю, что это – моя внучка. Сон был настольно ясный и яркий, как разряд молнии в грозовую ночь. Как мне хотелось, чтобы родилась девочка! У нее будут шелковистые волосы, которые я буду заплетать в косички с красивыми бантами! Я буду покупать ей самые лучшие наряды! Я передам ей по наследству прабабушкину швейную машинку «Зингер» 1903 года выпуска, когда она подрастет. Мы будем читать с ней детские книжки. Я буду водить ее, наряженную в яркие платьица, на прогулки. Я закрывала глаза и представляла свою будущую внучку, самую, самую…Ради нее, я должна быть терпимее к Марине. И я старалась. На двадцать первой неделе беременности, Марина была полностью, освобождена от домашней работы, которой и раньше себя не обременяла. Я сама вечерами мыла полы, пролезая под кроватью, на которой возлежала моя невестка и смотрела очередной сериал. Демонстрируя плохое состояние, Марина охала и громко стонала. Предполагаю, что стонала она только по вечерам, когда мы приходили с работы. Потому что, бдительная соседка Галина Ивановна не слышала никаких стонов днем, а только лишь, веселую музыку и беспрерывный разговор Марины с кем-то, то ли по телефону, то ли по «скайпу» компьютера. В это время сын готовил ужин на кухне. После ужина, я мыла посуду, а Марина, сделав страдальческое выражение лица, закрывалась в спальне. Иногда она вовсе не выходила к ужину, сославшись на головную боль. Однако, приготовленная мной еда, на утро исчезала. Исчезали запасы яблок, бананов и мандаринов, таяли пакеты с конфетами, испарялись бутылки с соками, которые я приносила из супермаркета. Это означало, что пищу Марина, все же, принимает, но, исключительно, в наше отсутствие. Я с удивлением оглядывала тщедушное тело невестки и поражалась ее прожорливости. Куда что влезает! Днем она не готовила, жалуясь на тошноту от запаха лука и мяса.