Заклятие (сборник). Шарлотта Бронте
и увидела Кунштюка: сидя на корточках у ног хозяина и мотая косматой головой, он быстро-быстро говорил с Заморной на языке жестов. Мычание, срывавшееся с его губ, и было теми стонами, которые я слышала. Недолгий разговор закончился, и герцог шагнул ко мне. Вне себя от ужаса, не сознавая, что делаю, я в помрачении рассудка вскочила и бросилась к двери.
– Мэри, – глухо проговорил он, – вернитесь. Вы же не боитесь, что я вас ударю?
Я подчинилась – скорее машинально, нежели почему-либо еще.
– Что ж, – проговорил он почти игриво, – как я выяснил, вы и есть преступница. Вам вздумалось посетить виллу Доуро, не так ли, моя очаровательная герцогиня? Просто чтобы взглянуть на Мину Лори и юного Фицартура, которые вас, мадам, должны заботить не больше обитателей Камчатки. Вы приметили еще особу-двух, чье существование стало для вас новостью. Домой вас оттуда отправил я – по крайней мере так сказал мне Кунштюк. Короче, из-за треклятого женского любопытства вы дали моему врагу преимущество, которое он теперь развивает в полное свое удовольствие. Бремя смертное отяготело на мне, мадам. Думаю, скоро я умру и оставлю вас свободной. Не дрожите так и не бледнейте. Вот, обопритесь на мою руку, а то вы едва стоите на ногах. Я не испытываю к вам ненависти, Мэри, любопытство родилось вместе с вами, как и со всем вашим полом. Однако, милая, – и он пренебрежительно потрепал меня по шее, – я презираю вас от всей души.
– Артур, – проговорила я, пытаясь собрать силы после чудовищного удара, которым стали для меня эти слова, – ваше презрение излишне. Я и без того раздавлена горем, какого не знала ни одна смертная женщина, когда-либо склонявшая главу во прах раскаяния. Я согрешила, но наказание несоразмерно моему проступку.
– Бедняжка, – ответил он, беря мою руку и глядя на меня со смесью жалости и омерзения. – Не корите себя чересчур сурово. Вы не согрешили, ничего подобного – просто обнаружили треклятую женскую глупость, которая сейчас проявляет себя в другой форме. Ну, мэм, что же мы не уроним слезинку-другую? То должно быть ваше последнее средство при первых признаках бури.
– Адриан, я не могу плакать, мои слезы иссушила жгучая скорбь, – сказала я, и в этот самый миг мои глаза наполнились непрошеной влагой. Невыносимая мука стиснула сердце. Я упала на колени и срывающимся от рыданий голосом закричала: – О Заморна! Пожалейте меня! Простите меня в этот раз! Подозревай я хоть в малейшей мере, что поездка затронет один-единственный волосок на голове моего супруга, я бы скорее отрубила себе правую руку, чем вышла в тот день из дома!
– Мне не за что вас прощать, – отвечал он. – Конечно, я знаю, что вы не желали мне зла. Однако я не могу не улыбаться тому, как воплотилась в вас самая сущность женской натуры: слабость, ошибки, раскаяние. Уходите, дитя, я больше не могу с вами говорить. Проклятие одолевает меня. О демон! Сейчас твой черед торжествовать, но я еще возьму над тобой верх! Не жди, что я сойду в могилу! Сейчас я поддался, но я восстану и не дам ее мраморному зеву меня поглотить!
Он прижал руку к сердцу и содрогнулся так, будто