Мария Федоровна. Александр Боханов
таком развитии событий можно было лишь мечтать; на то он не имел права. Опять эти мысли о правах, о возможном и допустимом. Как хорошо простым смертным: они принадлежат сами себе, они могут вести угодную себе жизнь, строить ее, исходя из личных наклонностей и желаний.
В нем все время происходила борьба между чувством долга и порывами молодого сердца. В марте он окончательно решил, что пора расстаться с М.Э. Он уже несколько раз говорил с Мамá о поездке в Данию, они внимательно и основательно уже все обсудили, и Цесаревичу надлежало теперь полностью оторваться от других симпатий и целиком сосредоточиться на подготовке к будущей встречи с Датской Принцессой и к возможной женитьбе на ней. А с Мещерской они останутся, как и раньше, друзьями.
Вечером, 23 марта 1866 года, Наследник занес в дневник: «Теперь настает совсем другое время, серьезное; я должен думать о женитьбе, и дай Бог найти мне в моей жене друга и помощника в моей незавидной доле. Прощаюсь я с М.Э., которую любил как никого еще не любил, и благодарен ей за все, что она мне сделала хорошего и дурного. Не знаю наверное, любила ли она меня или нет, но все-таки она со мною была милее, чем с кем-либо. Сколько разговоров было между нами, которые так и останутся между нами. Были и неприятности и ей и мне за нашу любовь. Сколько раз я хотел отстать от этой любви, и иногда удавалось на несколько времени, но потом опять сойдемся, и снова мы в тех же отношениях».
Теперь, как казалось, ему удалось преодолеть себя и устремиться целиком в будущее, а милая М.Э. – это теперь прошлое. Радостное и счастливое, но – прошлое. Подведя эти итоги, Александр Александрович привел поэтическую цитату:
В толпе друг друга мы узнали;
Сошлись и разойдемся вновь.
Была без радости любовь,
Разлука будет без печали.
Это был его любимейший Лермонтов, стихотворение «Договор», которое они неоднократно читали вслух на вечерах. М.Э. тоже любила Лермонтова, ей, как и Александру, нравились одни и те же места и особенно «Договор». «Пускай толпа клеймит презреньем наш неразгаданный союз…» Им казалось, что это было написано про них, про их тайну, про их печаль и радость.
В последние дни марта на семейном совета было решено, что Александр вместе с братом Владимиром поедет в Данию в конце мая, проведет там недели три, а по возвращении совершит большое путешествие по России. Он теперь иногда виделся с Мещерской, охотно с ней разговаривал, но все время отгонял от себя чувственные порывы. Все шло, как должно было идти, и вдруг 4 апреля случилось ужасное, невероятное, страшное. На дорогого Папá было совершено покушение.
Около пяти часов вечера, возвращаясь в Зимний Дворец, Цесаревич узнал, что в Государя стреляли. «Услыхав это, я выбежал вон из комнаты, сказал Владимиру, и побежали оба к Папá. У него в кабинете застал почти все семейство, а Папá сам принимал Государственный Совет. Я кинулся к Папá на шею, и он только мне сказал: “меня Бог спас”».
Скоро стали выясняться детали. Император с сестрой Марией