Планета мистера Заммлера. Сол Беллоу
заплатил за него тридцать восемь пятьдесят в магазине «Уилт» на Пятой авеню. Понимаешь?
– Понимаю.
– Прошу что-нибудь центов за десять или за четверть доллара. Жвачку, например. Иногда салфетки для очков. Подаю крупную деньгу: десятку, а то и двадцатку. Специально перед этим захожу в банк за новенькой купюрой.
– Ясно.
– Дядя Заммлер, ты себе не представляешь, что я чувствую, когда вижу эту округлую руку. Такую смуглую! Такую тяжелую!
– Да, наверное, не представляю.
– Я прижимаю портфель к прилавку, а сам прижимаюсь к портфелю. И стою так, пока она отсчитывает сдачу.
– Хорошо, Вальтер, избавь меня от дальнейшего.
– Прости, дядя Заммлер, но как мне быть? Я иначе не могу.
– Это твое дело. Мне-то зачем рассказывать?
– А почему бы не рассказать? Есть какая-то причина. Должна быть. Пожалуйста, не останавливай меня. Будь так добр.
– Тебе бы следовало остановиться самому.
– Но я не могу.
– Не можешь?
– Я прижимаюсь. Дохожу до высшей точки. Чувствую влагу.
Заммлер повысил голос:
– Неужели хоть это нельзя опустить?
– Дядя Заммлер, что мне делать? Мне ведь уже за шестьдесят.
Брух поднес к глазам тыльные стороны своих толстых короткопалых рук. Нос сплющился, рот открылся. Вальтер разразился слезами, по-обезьяньи задрав плечи и скривив туловище. Щели между зубами выглядели трогательно. В подобные моменты он уже не звучал грубо. Его плач был плачем музыканта.
– Вся моя жизнь такая.
– Сочувствую, Вальтер.
– Я подсел, как наркоман.
– Ты никому не причиняешь вреда. Сейчас люди относятся к этим вещам гораздо менее серьезно, чем раньше. Почему бы тебе просто не сосредоточиться на каких-нибудь других интересах? Потом, Вальтер, у тебя столько товарищей по несчастью, ты так современен… Это должно бы тебя утешать. Теперь сексуальные страдания не изолируют человека от других, как было в Викторианскую эпоху. Сейчас такие пороки свойственны всем, и все кричат о них на весь мир. Так что в этом смысле ты даже несколько старомоден. Да, твоя краффт-эбинговская[43] беда отдает девятнадцатым веком.
Заммлер остановился, почувствовав, что его тон становится чересчур легковесным для слов утешения. Однако он действительно считал проблемы таких людей, как Брух, наследием прошлого. Причина была в ограничениях, существовавших прежде, и в образе женщины-матери, который теперь исчезал. Заммлер сам родился в другое время в Австро-Венгерской империи и потому хорошо ощущал эти перемены. И все же ему показалось, что это как-то нехорошо – лежа в постели, высказывать такие замечания. Если честно, старый, первоначальный краковский Заммлер никогда не отличался добротой. Он был единственным избалованным сыном матери, которая в свое время была избалованной дочерью. Забавное воспоминание: в детстве Заммлер, кашляя, прикрывал рот рукой служанки, чтобы на его собственной руке не осели микробы. Семейный анекдот. Служанка
Рихард фон Краффт-Эбинг (1840–1902) – австрийский и германский врач, один из основоположников сексологии.