Прогресс. Александр Львович Гуманков
нас слава не приемлет.
Отечества огонь горит.
Гусар на сеновале дремлет.
«Это все отступление от темы», – подумал Венечка и, разобравшись в своем френчике, купил-таки дозу, принял ее и сел на пригорке в раздумье.
Приход начался с подхода к колодцу, потому что жажда почти закупорила глотку, но впереди летящего вниз ведра неслись слова: Ур-р-рааа…
На плацу солдаты стоят. Бравые, но грязные. Обмундирование потрепанное, но лица счастливые. Ура кричат не потому, что отвечают на слова пьяного генерала, рвущего перед ними глотку о чувстве выполненного долга, а от головокружительного чувства собственной целостности. Никому нет дела до целехонькости этой страны с ее начертанными кем-то границами, суверенитетами, независимостями, вероисповеданиями, конституциями и законами, натертыми крупной морковкой вперемежку с нашинкованной капустой. Эти счастливые люди только что были там, где вообще нет законов, даже военного времени законов нет, потому что войны нет, а время есть. Остановившиеся мгновенья для тех, кто стоял здесь рядом на этом плацу до похода на Ту сторону, за границей которой они остались навсегда. Вечная память, говорят. Ничего нет вечного, только Загробная жизнь может быть вечной, но это не для каждого…
А Бог един для левых и для правых,
Косых, кривых и для прямых,
Для всех для нас Он будет переправой
Меж берегами мертвых и живых.
Выходим на точку. Городок. Что будем делать, не знаем толком, но задача конкретная – боевиков загасить. Все уже в разрухе. Камень на камне. Вчера наших здесь в объеме взвода положили. Вонища от разложившегося контингента удручает. Тихо. Они молчат. Где они – непонятно. Приказ есть, а их нет. Пацаны наши все натасканные уже, не то, что поначалу.
Ориентировка конкретная. Передвигаемся по начертанному плану. Тихо. Расслабляемся. Отдыхаем. Жарко. В голове колодец. А за колодец рядом, как полцарства за коня, отдашь не думая. Слиплось все и хочется смеяться. Смеемся – не получается. Уже нечем смеяться…
В тенечке брони расположились… Лежим на пару с доктором. Вдруг метрах в двадцати шлепнулся привет со скалы. Обыкновенный кусок мыла с дымящимся хвостиком упал и шипит. Тишина, как в космосе. Только тротиловая шашка и догорающий хвостик бикфордова шнура. Нет звука двигателя, нет мата ротного, нет мычания раненых, нет скрипа зубов и криков отчаяния, только последний звук горящего времени на отрезке дымящегося остатка нескольких секунд, отделяющего всех от бесконечности.
Заглохло все. Доктор свалил за колесо. Остальные даже внимания не обратили. Вернее, сделали вид, что их это не касается. Кто-то отвернулся, а кто-то так и уставился на догорающий отрезок своей жизни. Наплевать. Так все надоело, что даже плевать нечем. Не произошло взрыва. Такое часто бывает. Оператор с видеокамерой лежал, так и отснял все это одним планом. Когда все поняли, что случилось, такое началось, что никакой дирижер не мог бы управлять ударным ансамблем песни и пляски ударных инструментов, выступающих на сцене под овации обезумевших поклонников. Горы должны были рухнуть, но не рухнули.
Из колодца. Полведра холодной воды. Полцарства