О театре и не только. Борис Андреевич Шагаев
генерала Хлудова. Дворжецкий в фильме тоже был по-своему интересен в роли Хлудова. Но Черкасов создал мощный трагедийный образ. В финале у Вивьена Хлудов возвращается в Россию. Как сейчас помню, выходил Черкасов на помост-пандус в луче прожектора и медленно шел к авансцене, вставал на колени и плакал. Тут было все.
Когда я пишу эти строки, мне как-то не по себе. Энергетика пятидесятилетней давности при мне. В зале была пауза, а потом гром аплодисментов, зритель вставал, а Черкасов – Хлудов все стоял на коленях. Он просил прощения у всех и за всех. И у сегодняшнего зрителя. Это было покаяние. У зрителя был катарсис. В зале плакали, не скрывая слез.
Мы, люди, иногда бываем неблагодарны. Забываем сделанное добро и дела прошлого. У некоторых преобладает сиюминутный расчет.
И Черкасов Николай Константинович, лауреат Ленинской и Государственной премий, депутат Верховного Совета СССР, председатель Всероссийского театрального общества умер после приказа директора театра Колобашкина через несколько месяцев. Вот она людская неблагодарность! Из-за каких-то нескольких государственных рубликов чиновник убил личность. Человека! А мы говорим «Человек это звучит гордо!» Ни хрена! Черкасов лежал дома на диване, отвернувшись к стене, и не хотел ни с кем разговаривать. Это рассказывал его сын. Дело не в деньгах, Черкасов не такого масштаба был человек. Его убила людская черствость, неблагодарность. Чиновники плюнули даже на людей, которые стояли с плакатами в защиту личности возле театра.
Пацаненком я впервые увидел Черкасова в кино в фильме «Александр Невский» С.Эйзенштейна, а потом в «15-летнем капитане». Черкасов играл Жака Паганеля. Мы, пацаны, сидели в клубе на полу, в метре от экрана. Все, что видели на экране, было потрясающе. Это был другой мир, другие люди, а я выселенный, мальчишка «враг народа». И никогда не думал, что увижу вживую Черкасова. Я стоял в метре от него. В 1959 году, Пушкинский театр, который возглавлял мой учитель Вивьен, поехал на гастроли в Париж. Об этом нам сказал наш педагог по актерскому мастерству М.К. Екатерининский, который уезжал с ними. Проводы на гастроли были на Московском вокзале Ленинграда. На перроне актеров провожали все актеры-пушкинцы, которые не были заняты в спектакле. А в Париж везли «Оптимистическую трагедию» Вс.Вишневского. На перроне стояли все звезды театра, все народные. И мы, студенты, путались у них под ногами. Черкасов высокий, в белом, коротком плаще, выделялся среди всей толпы. Однажды он бросил взгляд на нас. Откуда взялись эти азиаты? – подумал, наверное, Черкасов. Все актеры были радостные, веселые, подшофе. Проводы все-таки. А мы, студенты, трезвые, но по-своему тоже были опьянены и глазели на живых классиков сцены. Даже через 50 лет, у меня в памяти осталась эта картина проводов.
У Черкасова-Хлудова было на сцене покаяние. Он, Хлудов, как бы просил прощения у нынешних россиян – прощения за все. А кто просил прощения у нас, у калмыков? Кто покаялся за нас, калмыков? Пепел Клааса стучит в моё сердце. Кстати, многие педагоги, когда шел разговор о выселении