О театре и не только. Борис Андреевич Шагаев
не понимаете», – и аксакал замолчал.
А «враг народа», директор МТС с Кубани, имел контакты с начальником лагеря, а тот, в свою очередь, был приятелем какого-то начальника в Магадане. В общем, этот «враг народа» с Кубани помог актировать хромого писателя Каляева. Хромоту Санджи Каляев на Колыме «усилил», и это где-то спасло его. Повезло писателю – повезло калмыцкому народу. С Сян-Белгиным я был знаком мимолетно, да и он был не словоохотлив и замкнут.
В 1968 году судьба свела меня снова с Каляевым, но уже на долгие годы. Не помню, как это было, но поэт в разговоре мимоходом сказал, что пишет пьесу. Зная его возраст и зная, что он не писал пьес, я не заострил внимания на его высказывание. Но Каляев не такой человек, как я понял позже, уж если он чего захочет, добьется своего. Встреча состоялась у него дома, после того как я прочел пьесу. Он мельком прошелся по своей молодости и дал добро на постановку. Он сказал так, как будто дал шедевр. Каляев был прав. Он знал себе цену. Это я понял только через много лет после постановки. А.Э. Тачиев, директор театра, узнав о контакте с Каляевым, одобрил меня и, подбодрив, предупредил: «Побольше слушай его и молчи. Он много знает. Не перечь ему. Человек с характером». Не всегда шло гладко. Особенно в период, когда мы встречались на Пионерской (ныне ул. Городовикова). Там был рабочий кабинет Каляева. Приходил я к нему в 7 утра, до жары. В 8 или 9 часов заканчивали обоюдные споры по любому поводу. Но начинали разговор не о пьесе. Вначале он минут пять молчал, сидя на диване, о чем-то думал. Я тоже сидел и делал вид мыслящего человека. Потом Каляев произносил тяжело, устало одну фразу, как будто мы работали уже часа три: «Ну, какие новости?» Не успевал я раскрыть рот, чтобы выдать глобальные мысли, как Каляев уже костил молодежь. Костил за инфантильность, за незнание языка, за незнание прошлого и т.д. Помня наказ директора театра Тачиева, я молча слушал. Теперь понимаю его боль за уходящее прошлое, за потери каких-то национальных качеств. Он очень переживал, что молодежь пьёт, бесцельно проводит время, не чтит старших, родителей, теряет самобытность. Народ наш в целом мирный, трудолюбивый растрачивает силы на мелочи жизни. Он выговаривался, и на этом мы заканчивали работу над пьесой.
Однажды придя к нему, я увидел фотографию академика Александрова А.П. с дарственной надписью. Полюбопытствовал. Он сказал – родственник. Вот так, ни много ни мало, родственник. Академик Александров, лауреат Ленинской премии, трижды Герой соцтруда, был «Очень Большим Секретом» в нашей стране. В кабинет института атомной энергии имени Курчатова в былые дни посторонних не допускали. Хозяин в течение полувека был засекречен. Его жизнь и труд просто рождали государственные секреты. Это и метод размагничивания кораблей, и атомные реакторы для электростанций, и дейтерий для ядерных бомб. И вот этот человек – родственник Каляева. Он действительно был родственником Санджи Каляевича. А фотографию подписал сам академик в Элисте. Александров часто отдыхал под Астраханью, на острове, и тайком от охранников