О театре и не только. Борис Андреевич Шагаев
чем о родителях.
Мама после окончания Астраханского техникума искусств в 1936 году влилась в новый первый профессиональный калмыцкий театр. Участвовала в спектаклях «Ончн бок» (Борец-сирота) X. Сян-Белгина, «Гроза» Островского, «Мятеж» Фурманова и других.
Еще в Астрахани, в калмыцкой студии она была закреплена за театральными костюмами. В афишах и программках тех годов написано «костюмы – Намуева». Сохранились редкие фотографии. Многие исчезли в Элисте перед депортацией. Но в архиве театра в СТД есть фотография выпускников Астраханского техникума искусств. Мама стоит во 2 ряду сверху, вторая справа. И фото тех, с кем я работал с 1965 года. Улан Барбаевна Лиджиева с ребенком, Хонинов М., Русакова Лёля, Лиджиев Сангаджи (муж Улан Барбаевны) – 1 ряд. Анохина Анна, Каляев С, Арманова А. – 2 ряд. Мемеев Б., Омакаев Н. 4 ряд.
В Сибири вечерами сидя у печки, при керосиновой лампе чистя картошку и готовя царский суп частенько рассказывала про учебу в Астрахани и работу в театре. Уже там в Сибири я знал про всех актеров, режиссеров, художников театра довоенного периода пофамильно. А в 1965 году работал с ними как режиссер.
В 1942 г. когда немцы подходили к Элисте из Сталинграда, отец отправил меня, маму, брата мамы – дядю Андрея в сторону Лагани на бричке. Всем до и после депортации он говорил, что работал в НКВД. Все говорили: О-о-о, здорово! Но не говорил кем. А был он завхозом. Выдавал портупеи, сапоги и т.д. Там и задержался. В дороге перед Лаганью нас арестовали, посадили в студебеккер и отправили в Улан-Хол к поезду. Так мы попали в Новосибирскую область в деревню Верх – Ича, а отца позже отправили в Омскую область, в Калачинск.
Мама оренбургская крещеная калмычка. И все время говорила: – Меня в детстве силком крестили в с. Троицке Оренбургской области. Я крещенная, но верю в бурхана.
Моя любимая мама, единственный человек, кто не предал меня, из всех женщин и мужчин. А я дурак не мог посидеть часок с ней на кухне, погутарить. Все куда-то спешил, отделывался какими-то подарками, а ей хотелось общения.
У меня многое от мамы. У нее всегда кто-нибудь сидел на кухне и сейчас у меня проходной двор дома. Люблю побалакать обо всем. Иногда вечером, когда уже вечереет, сижу на кухне с чаем и с сигаретой и смотрю в окно, когда свет переходит в темноту. Мама тоже так сидела вечером. Я ей говорил: – Зажги свет. Не жалей. А она – мне так нравится. При закате хорошо думается о бестолковой прожитой жизни. В молодости, в зрелости некогда остановиться, оглянуться. При закате приходят закатные мысли и радуешься, что хорошо прожил день и ждешь счастливое утро. Оглянешься в прошлое. Будущее хоть и неизвестно, но таинственно. Что там? Знаю, что там нет ничего. Но мы всегда в плену мистики.
Судьбу я строил сам. Иногда помогали обстоятельства. Маме не повезло. В молодости пошло хорошо, а потом депортация все сломала. Обстоятельства ей не помогли. У меня было другое время.
Актриса и завлит театра Кекеева Тина, когда составляла буклет к 70-летию театра, заметила: – Ты, Андреич, один продолжатель театральной династии в театре. Твоя мама была актрисой довоенного театра, а ты