Невечность. Мару Аги
вещи! – кричит из хижины проводник. – Рюкзак и спальник Марка – я помню эту нашивку с медведем.
Его напарник спешит внутрь.
Группа из девяти туристов вместе со старшим проводником осталась в палаточном лагере на склоне, а их двоих отправили искать отставшего, как только видимость стала чуть больше двух метров. Пока они спустились к подножию и дошли до хижины, наступило хмурое утро, клочья тумана растащил ветер.
– Чёрт, он что, всё с себя снял?
Мужчины осматривают распахнутый спальник и разбросанную на полу одежду.
– И куда же он подевался? Голый, – усмехается один.
– Не смешно, придурок, – отрезает второй. – Надо вызвать спасателей, и обойти периметр. – На ходу вытаскивая рацию, он выбегает из хижины. – Чёрт бы побрал… – Ругательства уносит ветер, дверь с грохотом захлопывается.
Оставшись один, проводник осматривается. Чистый утренний свет льётся в окно, но в хижине всё равно царит полумрак, который, кажется, не разогнать и софитами. Их команда никогда не останавливается здесь на ночлег – ребята предпочитают разбивать палатки снаружи. Так уж у них повелось.
Мужчине кажется, что со стен, будто вплавленные в дерево, на него смотрят застывшие лица с пустыми глазницами и разинутыми в крике ртами. От основания позвоночника поднимается волна страха, холодом сковывая мышцы: фигуры медленно движутся, натягивая дерево, словно кожу.
– Ты идёшь? – от крика напарника проводник вздрагивает и, спотыкаясь, спешит покинуть хижину.
Долг
«Кап… Кап… Кап…» – тяжёлые капли глухо ударяются о бетонный пол.
Лучи фонариков бесполезно елозят по стенам, нисколько не рассеивая тьму.
– Не пойму, откуда звук? – шепчет Оскольцев.
– Оттуда, – отзываюсь я, указывая в дальний угол подвала.
– Что за мерзкое место, – ворчит напарник.
Под ногами склизкое месиво, подошвы вязнут в нём, отрываясь от пола с противным чавканьем. Пахнет гнилью.
– Ох уж эти анонимные звонки в полчетвёртого утра! – вздыхает Оскольцев. Он идёт первым, вытянув вперёд руку с фонариком. – Наверняка в этой дыре сто лет никого не бывало.
– Да точно подростки балуются, – отзываюсь я.
– Вот чёрт! Глянь сюда! – Оскольцев смотрит куда-то вверх и, судя по всему, ничего хорошего там нет.
На балках под потолком лежит тело. Открытые глаза затянуты матовой мутью. С пальцев сползают тягучие тёмные капли. Нос заполняет знакомый, еле уловимый запах, от которого сводит живот.
Оскольцев выхватывает пистолет.
– Убери пушку, нет здесь никого, – вздыхаю я. – Иди наверх, вызывай криминалистов.
– Может, она ещё жива? – с сомнением произносит напарник, опуская оружие.
– Даже если так, сами мы её не достанем.
Я провожаю Оскольцева взглядом, пока он, бурча проклятья, быстро поднимается по лестнице.
– Слезай, мерзкая гадина, – шиплю я, убедившись, что напарник не услышит. Мёртвое лицо расплывается в улыбке.
Женщина на