Машка как символ веры. Светлана Варфоломеева
Прунова слабительными ирисками перед четвертной контрольной по алгебре. Почему-то папа нес меня на руках, а я все смеялась, а потом плакала, а потом что-то такое щелкнуло внутри, и я поняла, что в нашей жизни все изменилось, и успокоилась.
Мама
И успокоилась. Истерика продолжалась почти два часа, Веру трясло, ее худенькое тело дрожало, и в первый раз она была так далеко от меня. Я была с Машей. Всю ночь я сидела рядом с ее кроваткой. И ни о чем не думала, просто сидела. Жора увез Веру домой. Все кончилось.
Врачи
У нас перевод из Озерска.
Семь лет, девочка, гемоглобин до переливания 40 г/л, лейкоциты 20 тыс., формулу не считали, тромбоциты – единичные. Без гормонов. Девочка областная. Да, документы в порядке, полис есть. Подтвердите перевод из Озерска.
Вера
Из Озерска ехала «скорая», а за «скорой» – пятерка цвета «гранат»; так разделилась наша семья, потому что нас с отцом в «скорую» не пустили. Но Машку мы увидели, и она уже не была такой сине-зеленой и даже что-то сердито выговаривала матери. Это хорошо, потому что злобность – нормальное Машкино состояние.
На самом деле ее зовут не Машка, а хорек, иногда скрипучий, иногда мерзкий, максимум – скунс. Родители, правда, не верят, что у них родился хорек. Но Машка и на самом деле такая, и я ее за это люблю больше, чем какую-либо другую воспитанную девочку. Когда год назад ее обидел отец, она облила его костюм клеем, а когда мама заставляла пить молоко, она вылила целый пакет в окно и попала на голову Лаванде. Лаванда – это вообще отдельная история. Это бывшая мамина подруга, которая… Ну, неважно, что сделала Лаванда, но мы ее не любим, – из солидарности с мамой. А тут еще Машка вылила молоко.
Даже если с ней случилось что-то страшное, она обязательно поправится. Без Машки жить нельзя.
Сначала было очень фигово. Оказалось, что нужно делать всего много и одновременно: готовить, ездить в Балашиху, убираться. До страшного я любила быть дома одна; во-первых, можно ничего не делать, во-вторых, можно сколько угодно болтать по телефону, а можно смотаться или позвать Светку. Но потом оказалось, что одна – это когда скоро придут родители, а позже – и Машка.
Одна – это не так, что папа уехал и не звонит. Он ездил в больницу почти каждый день, меня не брал до тех пор, пока однажды не встретил в коридоре больницы.
– Как ты тут?
– Сама, а сколько можно ждать? Меня не берешь, правды от вас не услышишь, а это, между прочим, не только ваша дочь, но и моя сестра.
Папа сказал:
– Не ори.
Я ответила: «Сам не ори». И с этого момента жизнь приняла знакомые очертания.
– Как ты разговариваешь? – орал отец.
– Как хочу, – орала я.
– Ты нахальная девица, – орал он мне в ответ.
– Какую воспитал, такая и есть, – орала я.
Неожиданно рядом я увидела лицо мамы. Оно было другим, каким-то серым и в морщинах, но это лицо принадлежало маме, которую я не видела уже месяц. Она была другой недолго, ее хватило на пять секунд.
– Орете, – сказала она. – Опять орете, как