Римский орел. Орел-завоеватель. Саймон Скэрроу
во всех неприязненных взглядах.
А говорили эти скоты лишь о том, кто трахнул больше девиц, убил больше варваров, дальше всех плюнул или громче всех бзднул. Усилием воли Катон заставил себя слушать все это не морщась, потом, выждав достаточно приличное время, свесился с койки и вежливо поинтересовался, не покажет ли кто ему его комнату. Все разговоры мгновенно прервались, все лица в помещении обратились к нему, и только тут до него вдруг дошло, насколько он влип.
Глава 3
Ближе к вечеру, когда сумерки сделались гуще и легкий морозец начал пощипывать щеки, Катон притащился в казарму. Там было тихо, но, закрыв дверь, юноша понял, что он не один, и ощутил укол раздражения. Он так ждал конца этого невероятно долгого дня и вот даже теперь не имел возможности хоть немного побыть в одиночестве. Пиракс сидел на своем лежаке и штопал форменную тунику. Когда Катон, не раздеваясь, вскарабкался на свою койку, он поднял голову:
– Нелегкий денек выдался, а, новичок?
– Да, – буркнул Катон, не желая вступать в разговоры.
– Дальше будет еще хуже.
– Да ну?
– Думаешь, справишься?
– Да! – решительно ответил Катон. – Справлюсь. Обязательно справлюсь.
– Сомневаюсь. – Пиракс покачал головой. – Ты слишком хилый. Я даю тебе месяц.
– Месяц? – сердито спросил Катон.
– Ага. Месяц, если ты не дурак. Если дурак, может выйти и больше.
– О чем вообще ты говоришь?
– Да о том, что в твоем присутствии здесь нет ни капли смысла. Не из того теста ты слеплен. Хилый слабак, вот ты кто. И тут ничего не изменишь.
– Мне скоро семнадцать.
– Это не в счет. Дело не в возрасте, а в крепости тела. Ахнуть не успеешь, как Бестия обломает тебя.
– Не обломает! Скорей я умру!
– Может, дойдет и до этого. – Пиракс пожал плечами. – Вряд ли кто-нибудь опечалится.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Да так, ничего. – Пиракс снова пожал плечами и вернулся к оставленному занятию, аккуратно – стежок за стежком – накладывая на разрыв ровный шов.
Катон, разалевшийся от волнения и стыда, невольно залюбовался сноровистыми движениями его рук. Конечно, некоторые рабы при дворце тоже в случае надобности занимались починкой одежды, но тем не менее штопка считалась преимущественно женской работой, и то, что мужчина умеет так ловко управляться с иголкой, казалось чем-то весьма необычным, похожим на фокус.
А намек Пиракса был ему очень понятен. Заняв должность оптиона, он, Катон, волей-неволей нажил себе кучу врагов. Да и центурион Бестия, похоже, его невзлюбил, и хуже того – даже кое-кто из новобранцев. В первую очередь это относилось к молодчикам из перуджийской тюрьмы, с ними Катон столкнулся еще в дороге. В их вожаки мало-помалу выдвинулся приземистый, бочкоподобный детина, отличавшийся столь редкостным безобразием, что сотоварищи тут же дали ему прозвание Пульхр[1]. Урод только скалился, обнажая огромные зубы. На одном из переходов
Пульхр (