Пылающий берег. Уилбур Смит
вперемешку с яростью. Я прав?
Эндрю неохотно кивнул:
– Он то называет противников мерзкими червями и расстреливает из пулемета сбитые немецкие самолеты, то вдруг заявляет, что они – отважные и достойные враги… на прошлой неделе он врезал кулаком новичку, который назвал их гансами.
– Безоглядная храбрость?
Эндрю припомнил утренние аэростаты, но на вопрос не ответил.
– Но что мы можем сделать? – беспомощно спросил он.
Доктор вздохнул и пожал плечами, протягивая руку:
– До свидания, и удачи вам, майор.
И тут же отвернулся, на ходу снимая с себя куртку и закатывая рукава.
У входа во фруктовый сад, как раз перед тем, как они добрались до лагеря эскадрильи, Майкл внезапно выпрямился в коляске и с серьезностью судьи, читающего смертный приговор, произнес:
– Похоже, меня тошнит.
Эндрю остановил мотоцикл у обочины и придержал голову Майкла.
– А все этот изумительный кларет, – пожаловался Майкл. – Не говоря уже о «Наполеоне»… какой коньяк! Если бы только был другой способ спасти его!
Шумно освободив желудок, Майкл снова обмяк и с такой же серьезностью сказал:
– Хочу, чтобы ты знал: я влюбился!
Затем его голова упала, и он снова потерял сознание.
Эндрю прислонился к мотоциклу и зубами вытащил пробку из бутылки кларета.
– Это определенно заслуживает тоста! Давай же выпьем за твою великую любовь! – Он взмахнул бутылкой в сторону бесчувственного тела рядом с собой. – Не хочешь?
Выпив немного, Эндрю опустил бутылку и вдруг начал безудержно рыдать. Он попытался остановить слезы, ведь он не плакал с тех пор, как ему исполнилось шесть лет, а потом вспомнил слова молодого доктора – «неуравновешенное и нелогичное поведение», и слезы хлынули настоящим потоком. Они текли по его щекам, и Эндрю даже не пытался их вытирать. Наконец он сел на мотоцикл, дрожа от молчаливого горя.
– Майкл, мальчик мой, – прошептал он. – Что с нами будет? Мы обречены, у нас не осталось надежды. Майкл, совсем никакой надежды ни у одного из нас!
Он закрыл лицо ладонями и снова зарыдал так, словно у него разрывалось сердце.
Майкл проснулся от звона оловянного подноса, который Биггс поставил рядом с его походной койкой.
Он застонал и попытался сесть, но боль ожогов вынудила его снова лечь.
– Который час, Биггс?
– Половина восьмого, сэр, и чудесное весеннее утро.
– Биггс… черт побери… почему ты меня не разбудил? Я же опоздал на утреннее патрулирование…
– Нет, сэр, не опоздали, – успокаивающим тоном проворчал Биггс. – Мы сегодня отстранены от полетов.
– Отстранены?
– Приказ лорда Киллигеррана. Отстранены вплоть до новых приказов, сэр. – Биггс положил сахар в кружку с какао и размешал его. – Да и нужно, если мне позволено так сказать. Мы же тридцать семь дней не имели перерыва.
– Биггс, почему я так паршиво себя