Купец пришел! Повествование о разорившемся дворянине и разбогатевших купцах. Николай Лейкин
вошел в будуар княжны вместе с маляром. Остальные остались у открытых дверей. Старуха-княжна чуть не плакала и говорила Пятищеву:
– Но неужели уж всему конец? Неужели уж мы должны выезжать из нашего гнезда? Ведь вы мне говорили, что у нас есть еще кое-какие комбинации.
Пятищев смешался.
– Да… но… Впрочем, это я говорил, кажется, только насчет поездки за границу, потому там жить дешевле… – бормотал он.
Комната княжны была обмеблирована тоже старинной мебелью. На окнах тюлевые гардины с шелковыми языками, украшенными тяжелым басоном и свесившимися от широких карнизов.
Стоял большой туалет красного дерева со множеством шкафчиков и ящичков с инкрустацией из черного дерева в виде мальтийских крестов, туалет, помнящий времена Екатерины Великой. Мебель тяжелая, массивные ширмы со вставленными в них гобеленами, и за ширмами кровать княжны. Потолок комнаты был расписан цветами, летающими птицами, гигантскими бабочками и купидонами, но был сильно закоптевши. Маляр Евстигней Алексеев умилился на потолок.
– Какая работа-то, возьмите… Один ах и больше ничего… Ведь все это руководство настоящего живописца, что патреты пишет. Право слово…
– А ты подправить не можешь? – спросил Лифанов. – Вот там в углах-то того…
– Где же, помилуйте… Тут совсем другой фасон работы. Разве хлебцем попробовать копоть снять…
– Ну трафь. А обои новые. Я тоже подыщу с купидонцами и букетцами. Бывает… Ну, вот и все, ваше превосходительство, – обратился Лифанов к Пятищеву, выходя из комнаты. – Никакого мы озорничества не сделали, а только посмотрели. А капитан серчают и неподобающую словесность распускают.
Пятищев развел руками и несколько заискивающе сказал:
– Капитан – добрый человек, но он не понял, он не усвоил настоящего вашего положения. А вы вправе, добрейший, в полном праве все осматривать, потому дом ваш, все ваше. Мы здесь больше не хозяева, дом этот должен быть для нас уж чужой, а по русской пословице, с чужого коня и среди грязи долой.
– Хе-хе-хе, ваше превосходительство, – тихо рассмеялся Лифанов. – Совершенно справедливо изволите говорить. Но мы учтиво, деликатно, политично… А только давно уже вам пора выехать, потому все сроки прошли. Купили ведь мы еще эту усадьбу в посту, на Средокрестной неделе…
– Знаю, знаю, мой милейший…
– Просили вы пожить до Пасхи – мы позволили…
– Виноват, кругом виноват, но такие обстоятельства…
– Потом просили еще на неделю – и опять с нашей стороны без препятствий, потом… а теперь уж май на носу. Помилуйте… Я для себя купил. Надо переезжать…
– Все, все мы перед вами виноваты… Кругом виноваты, и нет оправданий, – перебивал Лифанова Пятищев.
– Ну, то-то, ваше превосходительство. Сознаетесь – мы вами и довольны, и благодарим. А теперь уже покорнейше просим, уезжайте не позже послезавтрого, потому послезавтра мы сами решили переехать и я при себе буду ремонт производить.
– Как