Три капитана. Иван Житомирский
его дачка была практически последней. Въехал на участок и заглушил двигатель. Было уже достаточно темно. Он посмотрел на дачку, которой так всегда гордился, с жалостливым презрением. Пусть останется жене, подобное к подобному!
– Ну, дорогая, бери свою сумку и идём.
Сам он достал с заднего сиденья сумку-холодильник и объёмистый полиэтиленовый пакет с рекламой какого-то магазина.
Они успели войти в дом и включить свет.
Дверь резко рванули, и вошёл человек, держащий за волосы практически голую женщину лет сорока, на ней была только разорванная сверху донизу ночная рубашка. Сам же человек … Нечто вроде короткой юбки (туника – вспомнил Залкиндсон), необычные доспехи, меч на боку. Следом вошёл второй, одетый также. У Залкиндсона мелькнула ассоциация с фильмом «Спартак», у Виктории – с картинкой из учебника истории младшей школы.
Вошедший вторым ударом кулака в солнечное сплетение отбросил Якова Соломоновича в старое кресло. Повернулся к Виктории и что-то сказал на непонятном языке.
– Он говорит, что вы должны, – начала приведённая женщина, но он её перебил, что-то сказав снова, и она продолжила в другой тональности: – Я голос центуриона Гая. Он велит тебе, женщина, встать на колени.
– Я не пони…, – ошеломлённо начала Виктория, но хлёсткая оплеуха бросила её на пол.
Мужчина, державший женщину, движением руки поставил и её на колени, подошёл к креслу и привязал руки задыхающегося Залкиндсона к подлокотникам.
Женщина, выполняющая, очевидно, роль переводчицы при том, кого она назвала центурионом Гаем, произнесла без выражения:
– Ты еврей Яков. Ты украл деньги легиона и должен их вернуть.
– Ка-какого ле-легиона?
Центурион Гай догадался, видимо, о сути вопроса, потому что прорычал что-то, а переводчица покорно перевела:
– Стоящего в Антиохии, провинция Палестина.
Залкиндсон затряс головой.
Центурион Гай сделал знак второму воину, тот огляделся, взял пыльную тряпку с уступа печки и забил её несчастному в рот. Разорвал на нём рубашку, достал нож и разрезал брюки вместе с трусами. Встал рядом, не выпуская ножа из руки.
Центурион Гай посмотрел на лежащую на полу Викторию и что-то сказал.
– Центурион Гай велит тебе, женщина, совсем раздеться и встать на колени. – Она быстро добавила: – Не бойтесь, насиловать не будут.
Дрожа и уже ничего от ужаса не чувствуя, Виктория быстро разделась и встала на колени, положив одежду на пол. Центурион Гай ударом ноги разбросал её по полу. И тут Яков Соломонович забился и застонал через кляп. Лицо его посинело, на лбу выступил пот, глаза двигались за опушенными веками.
Центурион Гай несколько минут наблюдал за ним, потом связал руки обеим женщинам, бросил их на тахту и связал ноги. Помешкал и набросал на них ворох старой верхней одежды с вешалки. Женщина прижалась губами к уху Виктории:
– Я Алла, латинистка. А вы кто? И кто эти люди?
– Я Вика. А разве они не с вами?
– Они