Грозный идол, или Строители ада на земле. Анатолий Эльснер
Бог – нам и нашим детям и внукам, ибо этот зеленый рай – пустыня, в которую еще не вступала нога человеческая. Станьте все на колени.
Голос Осипа звучал величественной силой, и потому женщины сейчас же упали на колени, а старший брат опустился медленно, борясь со своим самолюбием.
– Обещайтесь – в поте лица возделывать хлеб ваш, и все, что даст нам эта земля.
– Обещаемся.
– Обещайтесь жить в мире и согласии как меж собой, так и в будущем, когда будут у нас дети и внуки; искать одной правды, не обижать ни малого, ни большого, не подымать руки на бессильного или женщину, больше всего слушаться совести своей, и она одна будет для нас и наших внуков царицей в белом ангельском уборе.
– Согласны.
– Обещайтесь за себя и внуков ваших, что отрекаетесь от прежнего мира, где за деньги распинается истина и совесть, как когда-то Христос был распят, где бедняка щелкают кнутом за каждый неверный шаг, а перед богатым разбойником рассыпают, как бисер, льстивые слова…
– Обещаемся, – воскликнули женщины.
– Да будет он проклят… этот мир! – вскричал Демьян, и глаза его сверкнули.
– Потише, брат мой. Мы в храме Бога не проклинать должны, а понимать и очищаться.
Проговорив все это тихо и кротко, Осип опять возвысил голос:
– Обещайтесь Бога иметь, Который на небе, и другого в сердце – чистую совесть. Только этих богов чтите больше, потому что, когда совесть чиста, то лик Бога отразится в ней, как ваше лицо – в ясной воде, и глас Его услышите в сердце. Не говорите никогда, что не видите Его: Он в глубине существа вашего, а когда не увидите Его в себе, знайте: Он отошел от вас, и тогда падите на лицо свое и смотрите в свою совесть – чиста ли она? Вот все боги наши, а других, с бородами, и усами, и алмазами, нам не надобно, ибо среди многих богов потеряете себя и станете думать, как католики: святой Бонифаций, я вот сотню рублей выложил для тебя, а все нет мне радости видеть, чтобы Вакула разорился; так я вот выложу для Пахомия двести, и он сведет судорогой руки и ноги Вакулы. Великое кощунство это и великая глупость – рисовать на дереве богов. Аминь.
– Аминь, – возгласили женщины и Демьян, и все поднялись с колен.
Они долго стояли, не двигаясь, очарованные величием окружающего и потрясенные клятвой, данной ими всеми. В голове Демьяна проходили даже такие мысли: «Ишь, мой младший брат как заговорил – церковник и начетчик. Откуда это в нем – сила такая? Вот и мои колени словно сами подогнулись, хотя не по нраву мне смирение этакое, но здесь и взаправду словно в храме Божьем. Много крови на душе моей, убитые мелькают перед глазами – так послушаюсь Осипа, хоть он и младший брат, ничего: буду смотреть в совесть свою, и здесь в пустыне, может, и вправду найду счастье и мир».
Пока он так думал, женщины и Осип стояли неподвижно, охваченные как бы какой-то молитвенной радостью, и все смотрели на горизонт, где солнце падало в море: им казалось, что Сам Бог погружает его в водную пропасть, чтобы потом снова поднять с другой стороны.
Вдруг среди царившей тишины