Малахитовый лес. Никита Олегович Горшкалев
лучах.
– И где носит этого кота? – не выдержал Репрев. – Не придёт он, нутром чую.
– Если ты так говоришь, значит, тебе ничего неизвестно о бенгардийских тиграх. Он придёт, – с уверенностью сказала Агния.
И тут из глубины пещеры донёсся шорох шагов – тигр нарочно шаркал лапами, чтобы не напугать своим неожиданным появлением искателей. Алатар щурился на солнце: жёсткие, недлинные ресницы тигра шинковали пьяно-сладкий летний воздух. Алатар смотрел на взбитый на груди мех, не осмеливаясь поднять изумрудно-янтарных глаз на только народившееся и оттого невесомое, лёгкое венозно-голубое небо. Он держал в пасти книгу, и на переносицу с жалобой скатывались узловатые морщинки. На спине тигр нёс разорванные в клочья комбинезоны. Алатар грузно уселся на песок и, расцепив зубы, осторожно выпустил из пасти книгу к своим лапам.
– Прошу прощения, что заставил вас ждать, – виновато произнёс он.
Агния подошла к тигру, подбоченилась и строго спросила:
– Ну и что случилось с нашими комбинезонами?
– Да, что стряслось, тигр? И зачем ты притащил нам эти тряпки? – подголоском вывел Репрев, приподняв и согнув по-охотничьи переднюю лапу.
– Ещё раз позвольте мне попросить у вас прощения – не уберёг я вашу одежду. Плакс-драконы не захотели отдать её мне подобру-поздорову, поэтому пришлось вступить в бой. А лоскуты я принёс в доказательство бесславной судьбы ваших одежд. Также я заметил, что ткань светится в темноте – она ещё нам пригодится. Умбра, ты, как фамильяр, будь добр, открой сумку у меня на плече. Вот всё, до чего я сумел договориться, – опустил голову тигр.
В сумке лежала пол-литровая банка из-под ежевики. Умбра, конечно же, остался доволен, в отличие от Агнии.
– А банку-то ты зачем взял, голова твоя бедовая? Где наши рюкзаки? Как мы будем без еды, без спальных мешков? Ни костра тебе развести – ночью не согреешься, укрыться нечем…
– Я буду добывать вам пропитание. И костры вам будут. Даю слово бенгардийского тигра.
Агнии заверения Алатара – как маслом по сердцу. Кинокефалка растаяла и сменила гнев на милость. Приход бенгардийского тигра для всех был лучом света. Кроме, кажется, Репрева.
– Почему вы, тигры, так любите давать своё слово, когда о нём никто не просит? – сморщился он.
– Мы с великим трепетом, бережно обращаемся со словом. Бенгардиец сто раз подумает, прежде чем дать ответ. Обет молчания у нас считается подвигом. На него идут обычно старые мудрые тигры, но на моей памяти были и совсем юные бенгардийцы. В священном безмолвии они уединяются в горах… За свою недолгую жизнь я видел больше страданий и смертей от сказанного в сердцах слова или от слова, продуманного до каждого слога, до каждой буквы, до интонации и придыхания, с которым его преподнесут. Одним неверно брошенным словом можно убить даже бессмертную любовь. Не поговори ты вовремя с отчаявшимся, и быть роковой ошибке. Сообщить матери, что её сын не вернулся из Зелёного коридора, или же соврать, сказать, что он среди без вести