Вся жизнь – игра! Актёрские байки и истории. Голиб Саидов
и А. Ахматова
Раневская в Ташкенте очень сблизилась с Анной Ахматовой:
«…В первый раз, придя к ней в Ташкенте, я застала ее сидящей на кровати. В комнате было холодно, на стене следы сырости. Была глубокая осень, от меня пахло вином.
– Я буду вашей madame de Lambaille, пока мне не отрубили голову – истоплю вам печку.
– У меня нет дров, – сказала она весело.
– Я их украду.
– Если вам это удастся – будет мило.
Большой каменный саксаул не влезал в печку, я стала просить на улице незнакомых людей разрубить эту глыбу. Нашелся добрый человек, столяр или плотник, у него за спиной висел ящик с топором и молотком. Пришлось сознаться, что за работу мне нечем платить. «А мне и не надо денег, вам будет тепло, и я рад за вас буду, а деньги что? Деньги это еще не все». Я скинула пальто, положила в него краденое добро и вбежала к Анне Андреевне.
– А я сейчас встретила Платона Каратаева.
– Расскажите…
«Спасибо, спасибо», – повторяла она. Это относилось к нарубившему дрова. У нее оказалась картошка, мы ее сварили и съели.
Никогда не встречала более кроткого, непритязательного человека, чем она…»
Мули…
Еще об Ахматовой:
«…В Ташкенте она звала меня часто с ней гулять. Мы бродили по рынку, по старому городу. Ей нравился Ташкент, а за мной бежали дети и хором кричали: «Муля, не нервируй меня». Это очень надоедало, мешало мне слушать ее. К тому же я остро ненавидела роль, которая дала мне популярность. Я сказала об этом Анне Андреевне.
«Сжала руки под темной вуалью» – это тоже мои Мули», – ответила она.
Я закричала: «Не кощунствуйте!»
В. Марецкая
Стоит ли стараться?
Вера Петровна Марецкая загорает на южном пляже. Загорает очень своеобразно: на женском лежбище, где дамы сбросили даже легкие купальнички, знаменитая актриса лежит на топчане в платье, подставив солнцу только руки, ноги и лицо. Проходящая мимо жена поэта Дудина замечает ей:
– Что это вы, Верочка, здесь все голые, а вы вон как…
– Ах, дорогая, – вздыхает Марецкая, – я загораю для моих зрителей! Они любят меня; я выйду на сцену – тысяча людей ахнет от моего загорелого лица, от моих рук, ног… А кто увидит мое загорелое тело, – кроме мужа, человек пять-шесть? Стоит ли стараться?
Тоцкизм
В былые времена политучеба была неотъемлемой частью театральной жизни. Обкомы, горкомы, райкомы твердо полагали, что без знаний ленинских работ ни Гамлета не сыграть, ни Джульетту. Так что весь год – раз в неделю занятия, в финале строгий экзамен. Народных артистов СССР экзаменовали отдельно от прочих. Вот идет экзамен в театре им. Моссовета. Отвечает главный режиссер Юрий Завадский: седой, величественный, с неизменным острозаточенным карандашом в руках. – Юрий Александрович, расскажите о работе Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».
Завадский задумчиво вертит в руках карандаш и величественно кивает головой:
– Знаю.