Мамино завещание. Алла Михайловна Лебедева
в дом и залезла под родительскую кровать. Оттуда я видела входную дверь и всех входящих, а меня, как я думала, не видел никто.
Внезапно, входная тяжелая дверь широко открылась и четверо папиных приятелей внесли на своих плечах гроб. Он был огромным и красным. Гроб проплыл над стоящими людьми и установился в центре зала, на три деревянные табуретки. Туда, где всегда стоял наш большой диван. Я боялась подумать о том, кто лежит в этом жутком гробу. Крепко ухватилась за металлическую ножку кровати и зажмурила глаза. «Ничего этого нет, мне это приснилось !» – сказала я себе.
Вдруг, чьи-то чужие холодные руки стали вытаскивать меня из-под кровати. Я отчаянно сопротивлялась и кричала, чтобы меня не трогали. Чей-то женский голос неуверенно произнёс: « Может, не надо трогать девочку?» Но другой голос, визгливый и нервный, с раздражением, ответил: « Надо же, ей с отцом проститься! Большая уже девочка! Пусть сидит возле него! » Меня подхватили под руки и потащили в большую комнату. Там, на месте дивана, стоял этот страшный красный гроб.
– « Откуда мне знаком этот плющ, которым обит гроб? Это же наши плюшевые шторы! Они висели, на входе в зал. Зачем, мать отдала на гроб, наши красные плюшевые шторы? Зачем она отдала шторы?» – всплыл в моей голове вопрос. Потом появился белый вязкий туман, гроб вздрогнул и медленно поплыл, прямо на меня…
Я очнулась уже на диване, в спальне. Возле меня сидела тётя Даша, сестра матери. Она держала меня за руку. – « Аня! Полежи спокойно, ты была в обмороке!» – сказала тихо тётя Даша и потрогала мой лоб. Из спальни, я снова увидела гроб. Сидящую возле него, в чёрном шарфе, мать, много толпящихся людей. Нестерпимо болела голова. «Скоро все разойдутся и все закончится!» – подумала я.
Человека, лежащего в гробу, я не отождествляла с отцом. Отец – это отец, теплый, добрый, родной. А это чужой холодный человек, лежит в новом черном костюме, с новым носовым платком в синих руках. Какая-то незнакомая тётка, протирает его восковое лицо одеколоном "Жасмин". Запах одеколона плыл по воздуху и наполнял меня ужасом. Тогда, я еще не знала, что запах жасмина теперь навсегда, будет ассоциироваться для меня со смертью…
Папу хоронили в день его рождения, 24 июня. Гроб вытащили на улицу и установили в ограде. Тетя Маша, сестра папы, надела на меня черный платок. Пришел фотограф и начал фотографировать нас. Был солнечный июньский день. Но, вдруг, откуда-то набежала тучка, и брызнул короткий дождь. Капли блестели на папином восковом лице и на шерсти костюма. « Погода плачет. Хороший человек умер… », – услышала я, позади себя.
Когда похоронная процессия шла по городу, за ней ехали машины с папиной четвертой автобазы. Было много народу. Папу любили сослуживцы, за его доброту, веселый характер и умение починить любую машину. Любили соседи и друзья, за готовность помочь в любой нужде и бескорыстие. Я помню три длинных одновременных гудка десятков машин, от силы которого закладывало в ушах. – «Вроде, простой шофёр, а почести, как начальнику… Слышите, как гудят ?» – говорили в