Переходный возраст. Анна Старобинец
мальчика имеют место нарушения психики. Это действительно очень серьезно.
Елена Геннадьевна была школьным психологом.
– Какие нарушения?
– Отсутствие внимания, неспособность сконцентрироваться, нарушения памяти, сонливость… – Елена Геннадьевна сняла очки и принялась остервенело, с громким чавкающим звуком тереть руками глаза. – На уроках мальчик не может сосредоточиться…
Марина молчала.
– У мальчика плохая успеваемость, мальчик… – Елена Геннадьевна на секунду застыла, вдохновенно подыскивая какой-нибудь еще более удачный синоним. – Не проявляет к занятиям интереса.
– Понятно, – сказала Марина.
– Понятно? – изумилась Елена Геннадьевна и перестала выковыривать из глазниц их скользкое содержимое. – А больше вы мне ничего не хотите сказать?
– Что, например?
– Например… то, что у двенадцатилетнего мальчика совершенно нет друзей, вас не удивляет? – Елена Геннадьевна аккуратно вставила очки обратно, в красную лоснящуюся ямку на переносице.
– Максим очень дружит с сестрой – и ему этого вполне достаточно.
– Простите, но я почему-то не вижу между ними большой близости.
– Просто они учатся в параллельных классах – вот вы и не видите. Мне пора, – устало сказала Марина.
– И что, вы совсем не замечали в поведении сына каких-нибудь странностей за последние… э-э… два года? – не сдавалась Елена Геннадьевна.
«Странностей, – грустно подумала Марина, – сколько угодно ”странностей”. Не тебе же о них рассказывать, безмозглая ты лягушка».
– Не замечала. – Марина поднялась.
– И, между прочим, его ужасающая физическая форма. – Школьный психолог вдруг резко привстала и совершила в сторону удаляющейся родительницы странное движение рукой – словно собиралась ухватить ее за подол пальто, но в последний момент передумала. – Это не просто обмен веществ… У человека все взаимосвязано, да! – и психика… и душа…
Марина осторожно прикрыла за собой дверь.
«…И тело – да – и тело – да – и тело», – застучало у нее в голове в такт шагам.
Когда же все это началось? Действительно два года назад? Три?
Чем больше она об этом думала, тем больше ей казалось, что не два и даже не три, а четыре года назад, после той злополучной, растянувшейся на месяц болезни, – уже тогда что-то нарушилось и в душе, и в теле ее сына.
Сначала совсем немного… Сначала в нем просто появилась какая-то задумчивость, отрешенность, что ли. Он практически перестал гулять. Приходил из школы и сидел все время дома, рисовал, писал что-то в своей тетрадочке. Иногда – все реже и реже – за ним заходили мальчики из соседних домов, с которыми он раньше дружил. Были веселые, запыхавшиеся. Нетерпеливо давили грязными пальцами на кнопку звонка. Приносили с собой новенький, хрустящей бежевой кожей обтянутый мяч. Говорили:
– Здрасьте, тетя Марина! А вот можно Макс с нами погуляет?
– Конечно, можно, если он захочет.
Но