Ночь высокого до. Премия имени Н. С. Гумилёва. Елена Талленика
нравов прегрешенья
загаданные Дели и Пекин – мгновенны
так высоко так близок горизонт
его изгиб очерчивает землю
доподлинно: шарообразен мир хребтам слоновьим
загадываю Дели и Пекин
всех накормить по хоботовым семьям
бананно ананасовой едой в ладонях гномьих
а что еще рассматривать в дали
в привычном фоне сталинских высоток?
за титрами простуженного дня болезни новой
covid?
и я глотая молоко вопросом задаюсь за медом в сотах
осталось сколько? и когда конец?
так мне хреново…
рукописные ласточки летят под дождь
впасть бы в благоразумие упасть как в пасть
время зубы сомкнувшее комком сглотнет
ничего не почувствует такая мразь
это благоразумие твое мое
виноградная косточка пробила твердь
до лозы тридцать лет расти а мне стареть
впасть бы в благоразумие упасть как в смерть
над гордыней поэтовой ревмя реветь
окропили церковники водой святой
в пресвятые готовили но только я
все о прежней печалилась чета не той
теремные затворницы огонь таят
сосчитала жемчужиной опальный день
по шкатулкам окованным числа не счесть
мне бы благоразумнее судьбу надеть
под рубахой смирительной голубя честь
отчего же не можется вольна зачем?
рукописные ласточки летят под дождь
знают: благоразумие не мой ковчег
что полетом измучаю ослабив мощь
тонких нитей серебряных лады порвав
расплываются буквицы теряют смысл
а когда разбиваются их след кровав
за мгновение малое бывает смыт…
покаянные звезды песня
над упавшим конем плакать только цыганскую песню
и под стоны ветров голосить в неба вольного синь
не заметив как ночь осиянные звезды развесит
ты его не поднял сколько бы у богов не просил
губы шепчут: вставай но с отцовского неба не сдернешь
удила коротки наземь сброшена тяжесть седла
под упавшим конем в окровавленном сорванном дерне
проступает роса на траве что от засух седа
лоб остыл под рукой и наброшенный плат не согреет
у последней черты зарекаться друзей не иметь
слишком больно терять слишком горько остаться в апреле
с жеребенком гнедым и до осени степью линять
а потом из зимы златогривому чуду свободы
обещать дальний луг и бескрайней равнины простор
торопить декабри уступить половодью природы
чтоб отдаться ветрам обнимая за гриву восторг
ни стрелой не достать не задеть и предательской пулей
по горячим степям след подковы и пепел костров
слишком больно терять слишком горько остаться в июле
в единенье ночном и души переборами струн
над упавшим конем плакать только цыганскую