Вкус порока. Андрей Юрьевич Орлов
приторможенные. Я со вздохом опустил стекло. Он козырнул, что-то буркнул. Всунулась физиономия представителя государства. Он смотрел на меня отрешенно.
– Нарушаем, гражданин?
Я протянул документы. Несколько минут он их разглядывал, думая о своем. Потом махнул головой.
– Пойдемте в машину, протокол будем составлять.
– Не побрезгуйте советом, Дмитрий Сергеевич, – зашептал Краузе, – Не нарывайтесь, не пытайтесь себя обелить – вы виноваты. Нанесите скорбь на лицо, эдакую обреченность – помните маску Пьеро? И обязательно скажите: вчера вас бросила девушка, а сегодня вы не соображаете, что делаете. И непременно любимая девушка, уяснили? Такая любимая, что с ума сходите и жить не хотите…
– Что за чушь, Александр Петрович? – я хлопнул дверью и побрел в машину ДПС, как на Голгофу.
Напарник сержанта отсутствовал. Инспектор с кислой миной заполнял протокол, я украдкой подглядывал. Ручка плохо писала, он давил на шарик, пытался расписать на ладони. Слова выходили коряво: «…остановлен экипажем в составе сержанта 4-го полка ДСП…» Описался, но мысль интересная. Я приложил усилия, чтобы не улыбнуться. Если по Фрейду – то, видимо, заниженная самооценка.
– Что же вы так, Дмитрий Сергеевич? – вздохнул инспектор, – Ведь этот знак не сегодня поставили. Лишаем прав? Или штрафуем на пару МРОТов?
И тут я понес какую-то ахинею. Краска залила лицо, я так вошел во вкус, что сам поверил! Все валится из рук, голова не варит. Я знал, что нельзя сворачивать, но… мне уже все равно, господин полицейский. Хоть десять тысяч рублей, хоть сто. Может, хоть вы поймете? Такая женщина, мечта поэта, любовь с десятого класса – свадьба через месяц. Счастливейший человек на свете – и никогда не нарушал ПДД! И вдруг трагедия, конец света, жизнь кувырком! Объявление о разрыве, роман с начальником, который через месяц везет ее на Канары, а впоследствии под венец! Тьма, опустошение, и мне уже плевать, как сложится дальнейшая жизнь! Я так увлекся, что к середине трагического повествования даже сорвался на фальцет.
Дрогнула ручка в руке сержанта. Вывела слово и снова дрогнула. Он слушал. Я оборвал монолог на полуслове и с душераздирающей скорбью уставился в лобовое стекло.
– Да уж… – пробормотал инспектор… и вдруг сложил пополам недописанный протокол! Я мельком глянул ему в глаза. Он так смотрел, словно мы с ним уже выпили. Гаишник поколебался и вернул водительские документы.
– Ладно, идите, – его голос тоже просел, – На первый раз прощается. Но больше так не делайте. Счастливого пути… и выбейте из головы эту дуру.
Садясь в машину, я сгорал от стыда. Тронулся, не глядя на доктора. И только у светофора, встав на красный, выпустил пар.
– Гипотеза подтвердилась – не без самодовольства сообщил Краузе. Он все понял по моему лицу и ехидно ухмылялся, – А вы молодец, без запинки выполняете предписания.
– Что это было, Александр Петрович?
– Я психолог, Дмитрий Сергеевич. Говорят, неплохой.