Первая любовь, последнее помазание. Иэн Макьюэн
тебе дело до Юнга, например? Ты прочла двенадцать страниц за месяц.
– Остановись, – взмолилась она. – Ты знаешь, куда это заводит.
Но я продолжил.
– Нигде не бывала, – обличал я, – ничем стоящим не занималась. Пай-девочка, обделенная даже таким подарком судьбы, как несчастное детство. Эти твои сентиментальный буддизм, доморощенный мистицизм, ароматерапия, журнальная астрология… все это заемное, ты ни к чему не пришла сама. Купилась, угодила в болото авторитетных домыслов. А у самой нет ни внутренней независимости, ни азарта хотя бы на уровне интуиции постигнуть что-нибудь, кроме собственного несчастья. Зачем захламлять мозг банальной мистикой других, особенно если у тебя из-за нее кошмары?
Я встал с постели, распахнул шторы и начал одеваться.
– Ты говоришь как на литературном семинаре, – сказала Мейси. – Почему ты всегда стараешься меня уязвить?
Жалость к себе готова была забить из нее фонтаном, но она сдержала напор.
– Когда ты говоришь, – продолжала она, – я начинаю чувствовать себя листом бумаги, который сворачивают в трубочку.
– Возможно, это и есть литературный семинар, – безжалостно подытожил я.
Мейси уселась в постели, глядя на свои колени. Внезапно ее тон изменился. Она похлопала рукой по подушке рядом с собой и сказала вкрадчиво:
– Подойди ко мне. Сядь сюда. Я хочу тебя обнять, хочу, чтобы ты меня обнял…
Я демонстративно вздохнул и отправился на кухню.
На кухне я сварил кофе и отнес его в кабинет. Той ночью во время одного из бесчисленных пробуждений мне пришло в голову, что возможная разгадка исчезновения М. кроется на страницах, посвященных геометрии. Раньше я всегда их пропускал за отсутствием интереса к математике. В понедельник, 5 декабря 1898 года, М. с прадедом обсуждали vescia piscis[3], который, по всей видимости, послужил поводом для первой теоремы Евклида и оказал значительное влияние на разработку планов строительства многих древних религиозных сооружений. Я внимательно прочитал запись беседы, стараясь в меру своих способностей вникнуть в суть геометрии. Затем, перевернув страницу, обнаружил пространную историю, которую М. рассказал прадеду в тот же вечер, когда подали кофе и раскурили сигары. Едва я начал читать, как вошла Мейси.
– Ну а сам-то, – сказала она, продолжая разговор, оборванный больше часа назад. – Сидишь со своими книгами. Ползаешь по прошлому, как навозная муха.
Я, конечно, рассердился, но не подал виду и сказал с улыбкой:
– Ползаю? Что ж, я-то, по крайней мере, двигаюсь.
– Ты больше со мной не разговариваешь, – сказала она. – Играешь на мне, как в пинбол, на очки.
– Доброе утро, Гамлет, – ответил я и выпрямился в кресле, терпеливо ожидая ее следующей реплики.
Но реплики не последовало, она ушла, аккуратно притворив за собой дверь.
– В сентябре тысяча восемьсот семидесятого года, – начал свой рассказ М., – в моем распоряжении оказались некие документы, которые не
«Рыбий пузырь»