Тайна старых картин. Наталья Хабибулина
стал пить с того дня, как умер кузнец. Я подозреваю, что его так взволновало: к нему приходили сначала волостной старшина с урядником, потом староста. О чем они говорили, я не знаю, но муж расстроился необыкновенно.
– Вы уж простите меня великодушно, но я пока не понимаю степени моего участия в вашем муже, – осторожно проговорил Лыткин.
– Я уж, батюшка, понимаю ваше недоумение, но нашла я у своего мужа в кармане смятую бумагу, это был акт по осмотру тела кузнеца. Там написано, что он выпил отравленный самогон. Но если эта бумага у него в кармане, значит, волостному старшине и уряднику он отдал другую. – Она замолчала, вытирая краем платочка воспаленные глаза. – Мой муж болезненно честен, именно, потому я подозреваю в нем этот душевный излом – ему пришлось подписывать фальшивый документ. А если это было не просто отравление, а убийство?.. Он не сможет долго молчать!.. Вы человек влиятельный, у вас найдутся знакомые в жандармерии и суде? Я думаю, что этот акт – настоящий – надо передать кому-то из них. Пусть мужа моего как-то накажут, но лишь это сможет вернуть ему его честное имя, которым он дорожит! Прошу вас, помогите! – женщина молитвенно сложила ладони под подбородком.
Лыткин, поморщившись, вдохнул:
– Вы ставите меня в не очень ловкое положение, предлагая роль почтальона в несколько сомнительном предприятии, но… – он задумался. – Хорошо, я скажу вам фамилию, вы напишите её на конверте, запечатаете, а уж я брошу в почтовый ящик городской жандармской управы. Таким образом, оно попадет в нужные руки. Я же со своей стороны каким-нибудь боком узнаю о результате. Так вас устроит? – говоря это, Гордей Устинович внутренне страдал от авантюрности дела, предложенного ему этой женщиной. Самого фельдшера он не знал, и мог предполагать, что всё не так, как говорит его жена. Но слово было сказано, его следовало держать.
Уложив подписанный конверт во внутренний карман сюртука, Лыткин проводил женщину, заверив в том, что обещанное будет исполнено.
Утром за завтраком Гордей Устинович был задумчив, чем в очередной раз обеспокоил Домну Кузьминишну. Спрашивать о поздней гостье она не решалась, так как знала, что муж не станет без особой причины объясняться в своих поступках. А если молчал, значит, так и должно.
Гликерия же Устиновна, напротив, не видела ничего странного в том, что вместо самого фельдшера явилась его жена, так как о неприятном состоянии Кузьмы Кузьмича уже была извещена своими товарками. А узнав, что брат больше не испытывает нездоровых ощущений в своем организме, взялась с новой силой потчевать гостя «здоровой» пищей.
Разговор у женщин живо касался всего происходящего на селе. Обсудили гулящего волостного старшину, который мало того, что ходил к сельской вдовушке, так ещё и жену свою поколачивал, вымещая на ней недовольство поведением любовницы, которая не гнушалась принять и другого в отсутствии вышеназванного любовника.
– И дела-то свои забросил, лысый черт! – поругивалась Гликерия Устиновна,