Слепой. Тропою белого дьявола. Андрей Воронин
под руку кусок щебня и швырнул им в бутылку – просто так, не целясь, на прощанье. Бутылка подпрыгнула и с треском разлетелась на куски.
– Видал?! – радостно закричал Витька обернувшемуся на звук приятелю. – Как я ее, ты видал?! Раз – и вдребезги! Учись, пока я жив!
– Халява, – равнодушно и пренебрежительно заявил Мишка. – Дуракам везет.
Он решительно двинулся дальше, стараясь не показать, что уязвлен. В их с Витькой союзе именно он, Мишка Ежов, был главным. Он был сообразительнее, хитрее, сильнее и даже на полтора месяца старше приятеля. Витьке очень редко удавалось превзойти своего рыжего предводителя, а у того, увы, никогда не хватало великодушия порадоваться нечастым успехам друга, даже если успехи эти, вот как сейчас, оказывались чисто случайными.
Сердито хрустя промасленным щебнем и пинками ломая сухие стебли полыни, угнездившейся в трещинах старых, подгнивших шпал, Мишка Ежов обдумывал план мести. Не то чтобы он испытывал к Витьке какие-то недобрые чувства, но тот все еще продолжал радоваться своему случайному попаданию, и его следовало быстренько поставить на место. Рыжий Мишка, выросший в поселке с населением в десять тысяч человек, всего пару раз, да и то краем уха, слышал слово «самоутверждение», никогда не задумываясь над тем, что оно может означать. Естественно, ему и в голову не приходило, что он самоутверждается за счет Витьки-Страшилы. Просто он, как любое живое существо, следовал велению инстинкта, который невнятно, но настойчиво нашептывал, что вожаку в любой стае живется сытнее и легче, а значит, добиваться статуса вожака следует любой ценой, даже если твоя стая будет состоять всего из одного балбеса.
Способы, которыми Мишка доказывал свое превосходство над приятелем, не отличались большим разнообразием. Происходи дело между двумя взрослыми и чуточку более развитыми в умственном отношении людьми, проделки рыжего Мишки можно было бы назвать розыгрышами – не всегда смешными, очень редко остроумными, а сплошь и рядом попросту жестокими, но именно розыгрышами. Он мог угостить Витьку печеньем, намазав его толстым слоем белой, как крем, и горькой, как хина, цинковой мази, или просто выдернуть из-под него стул, на который приятель намеревался сесть. Однажды он накарябал печатными буквами пространное, безграмотное и в высшей степени неприличное признание в любви, подписал его «В. Страхов» и подбросил на стол молоденькой учительнице химии, полагая, что это отменная, очень смешная шутка. Смешно действительно было всем – кроме Витьки и химички, разумеется, но эти двое не в счет: как говорится, искусство требует жертв.
И вот сейчас Мишка шагал по шпалам, привычно сетуя на то, как неровно, неудобно они уложены, и, засунув руки в карманы, поглядывал по сторонам, измышляя очередную каверзу. Как назло, на ум ничего подходящего не приходило, а он был не настолько зол на Витьку, чтобы просто с ним подраться. Вообще, по-настоящему они дрались только однажды. Кто-то научил Витьку играть в шахматы – не то чтобы играть, а лишь правильно передвигать фигуры, более или менее представляя, зачем это делается.