Среди гиен и другие повести. Виктор Шендерович
и мальчишки чеканили мячик. Длинные тени нарезали пляж, на котором не изменилось почти ничего.
Освежив пропотевшее побережье, бриз обернулся бухающим о камни штормом – с убегающей пенкой волны и киношным разлетом брызг в контражуре солнца; бриз выманил на променад обитателей курортного городка. Сняв туфли и закатав брючины, они вышли пройтись перед ужином, до мола и обратно, догоняя собственные косые тени… Теряя силу, вода омывала лодыжки и уходила в море, легким росчерком меняя сюжеты на песке.
В одну секунду все это стало блестящей оберткой ужаса.
Из воздуха разом выкачали счастье, которым был наполнен этот вечер, – и как глупо и странно было теперь идти к этому молу! Молча упереться в гору камней и побрести назад… Беда легла на берег Схевенингена, и нельзя было сделать вид, что ее нет. Но отец попытался.
– Пойдем в «Пианину», – сказал он. – По соку, да?
«Пианиной» было маленькое кафе «Royal» на улочке за церковью, они ходили туда покупать улитки с изюмом и пить шоколад. Быстро отомкнув ларчик папиной шутки, Милька смеялся в первый раз до коликов и потом всякий раз всхрюкивал, наслаждаясь фокуснической подменой, дурацким женским родом папиной «пианины», окончательно превращавшим короля в толстую тетку…
Но сейчас любимая шутка оцарапала душу: Милька в секунду разгадал папину хитрость.
Отец вышагивал прочь от моря. Сухой песок поскрипывал под ступнями.
– Я сейчас, – услышала Оля, и ее ладонь ощутила пустоту. И током, впрок, пронизал безумный страх оттого, что Милька сам теперь решает, когда выскользнуть из ее руки. И ничего нельзя было сделать с этим, только молиться.
Оля молилась несколько раз в жизни – своими словами прося кого-то, чтобы все было хорошо. В адресата она не верила, но были минуты, когда ничего другого не оставалось.
Мальчик бежал обратно к морю, по пояс в котором, разгребая руками серые массы волн, тяжело ходила женщина. Она звала сына, но имя тонуло в гуле шторма. Толпа на берегу густела, и конная полиция уже спешивалась неподалеку.
Полицейские что-то кричали женщине в волнах, говорили в рацию, опрашивали зевак. Какой-то серфингист, в черной полуспущенной коже комбинезона, указывал свободной рукой в сторону мола. Женщина в набрякшей одежде вышла из волн и без сил опустилась на линии прибоя. И Олег обмер, потому что узнал ее.
Этим утром они переезжали в другую гостиницу. Милька, груженный своим рюкзачком, катил мяч по горбатой дорожке вдоль домов – и наткнулся-таки на людей. Женщина, ловко выставив руку, спружинила столкновение.
– Сорри! – крикнул Олег и добавил по другому адресу: – Милька, получишь по шее!
Женщина улыбнулась, растянув кожу на скуластом лице, и показала большой палец: все в порядке. До смешного похожий на нее мальчишка – та же веснушчатая порода, длинная кость и скулы – метнулся вбок и догнал ускакавший мячик. Ловко развернувшись, в одно касание, он отпасовал его Мильке, но тот ударился о столбик ограды и снова ускакал прочь. Теперь уже женщина крикнула что-то укоризненное своему сыну, а Олег