Верхом на кочерге. Андрей Юрьевич Орлов
хорошего я не увидела За окном густела свинцовая мгла. Смеркалось (или светало?). В комнате имелись четыре стены, пол и потолок, дверь, окно. И никакой мебели. Наверное, со смыслом. Мебель напоминает о временах, проведенных в цивилизации, и плохо дисциплинирует.
Итак, я находилась в заточении. Оригинально. Я покосилась на свою одежду. Одеждой прилипшие к телу тряпки можно было назвать лишь условно, но уязвимые места они прикрывали. Туманность за окном не позволяла рассмотреть, во что превратились моя кофточка и джинсы – но можно представить, во что превращается одежда после авиакатастроф и бега по джунглям. И чем она при этом пахнет.
Я сползла с брезентовой подстилки, пропахшей рыбой, подошла к окну. Ноги тревожно подрагивали. Ныла коленка. За толстым стеклом все было мутно, неотчетливо. Проступали скалы, обмыленные ветрами. Они полого сползали вниз. Что внизу, просмотру не подлежало – у подножия клубился туман. В небе зависли облака – неподвижные, похожие на каменные изваяния. Такие же тяжелые, даже ветер их не брал. Это смотрелось фантастично – за окном свирепствовал ветер, выл, бился в стекла, а облака висели, словно прибитые гвоздями… Различалась мглистая полоска моря, да черные камни, уступами сползающие к берегу. И маленькие деревья «рюмочной» формы – в качестве оживления пейзажа, они тоскливо грудились среди скал.
В комнате было душно. Я попробовала открыть окно, просунув руку сквозь прутья решетки. Но только палец содрала: шпингалеты вросли в алюминий. Требовались мужские руки. У меня не было мужских рук. Мои руки даже для женских слабоваты.
В я встала посреди комнаты и стала высасывать кровь из пальца. Ничего страшного, – уговаривала я себя – главное, живая. Надо успокоиться и, за неимением вещей, разложить по полочкам мысли. Я вытерла слезы и стала думать. Всплывали образы. Бегущие люди, горящий лайнер, стрельба на поражение. Живот мадам Мандрелл, порванный автоматной очередью, мертвый Ник. Тельце Пэгги, нашпигованное пулями, как взрослое. И три исходных момента: страшно, больно, НЕПОНЯТНО. Последнее, вообще, наотмашь. Сто вопросов. Каким бы ходом пошли события, не обратись я за помощью к Яше Козьману? Куда бы завела кривая, не приведи я к турникету сержанта Майерса и сержанта Байерса? Что бы было со всеми нами, не зацепи крыло самолета… а что оно, кстати, зацепило? Как соотносится история фантаста Бригова о пяти миллионах с интересом к моей персоне конкурирующих группировок? Почему одну группировку уничтожает другая, а другую – третья, вроде не имеющая к этому делу отношения? Что вытворяет после моего отъезда из Нью-Йорка четвертая группировка (а по моему глубокому убеждению, группировка называется «массовик-затейник Бригов»), и что она там вообще думает?
Русскоговорящая публика – без моральных устоев и нормальной одежды, зато отлично вооруженная – на островке посреди Тихого… тьфу, Атлантического океана – это нормально?
Где я?
Вспыхнула лампочка под потолком. Сколько можно спать?
– Подъем, сонная тетеря! – проскрипел