Верхом на кочерге. Андрей Юрьевич Орлов
на то, что Бригов забыл про свои ночные обещания. А мне до слез было обидно. «Стыдно, Юлия Владимировна», – думала я, – «быть тебе серой мышью, и умереть тебе в норке. И даже во сне не быть тебе страшненькой Лилей Брик с ее умением давить личность и вгонять в гроб Больших поэтов».
– Пойду, прогуляюсь, – вздохнула я, снимая с вешалки джинсы.
– У тебя деньги есть? – спросил он.
– Какие-то есть, – пожала я плечами, – Каких-то нет.
– Прогуляйся, – разрешил Бригов, – не буду пристегивать тебя наручником к кровати. Добеги до «Мелвис Гросери», возьми «Белую лошадь» и сразу обратно. Будем отмечать завершение наших с тобой разногласий.
Проклятый искуситель… Я потянулась к сумочке, которая всю ночь стояла на журнальном столике.
– Сумку не бери, – поморщился Бригов, – А то пропадешь с кошельком, знаю тебя. Возьми пакет и сто долларов у меня в брюках. И ни в чем себе не отказывай.
– Ты сегодня не работаешь? – на всякий случай спросила я.
Бригов изумился, прикрывая простыней волосатые ноги:
– Как не работаю? А чем я, по-твоему, занимаюсь?
Я доехала до пересечения Третьей улицы с Седьмой авеню, посетила универмаг «Мэйвис, где опять бушевала распродажа. Народ, впечатленный пятикратными скидками, штурмовал прилавки. С такой же яростью его заокеанские соседи лет пятнадцать назад сминали колбасные витрины, в которых не было колбасы, а была просроченная тушенка из Госрезерва. Духота в универмаге царила безжалостная. Преобладали китайские товары. Потолкавшись в отделе игрушек, я обзавелась плюшевым шарпеем с агатовыми глазами, нарекла его Тяпкой и побежала на выход. Никаких виски, сказала я себе. Пьянство не красит мужчин, на пьяного Бригова мы уже насмотрелись. Я должна быть твердой и умной. Прижимая к груди Тяпку, я прибежала на стоянку такси, влезла в «Шевроле» 80-го года рождения и покатила, куда глаза глядят. Пару часов я нарезала круги по академически чинному полуденному Бродвею, заглянула на Таймс-сквер, поглазела на витрины. И когда посчитала, что хватит выделываться, вернулась в «голубятню» на Мэдисон.
Во дворе нашей серой многоквартирки физкультурница Тереза Клуцки (за глаза мы звали ее Клёцки) – жена торговца из польского представительства – выгуливала шарпея Шеффилда. Вернее, Шеффилд выгуливал Терезу, поскольку пани юлой вертелась по двору, а пес лежал в тени на прогулочной подстилке и прятал глаза в складках кожи. Я сунула ему под нос Тяпку – проверить реакцию. Оба были как две капли – большая и маленькая. Шеффилд снисходительно махнул обрубком хвостика. Вытянул мордочку, лизнул Тяпку в нос. Почуяв подвох, что-то проворчал и уткнулся в подстилку.
– Боец, – понимающе заметила я, пряча Тяпку в пакет.
– У нас хандра, – сообщила Тереза, пробегая мимо, – Третий день не едим, не пьем, не орем ни на кого. Осень, пся крев… Твой мужик, я погляжу, опять в форме?
– В какой? – не поняла я.
– В боевой, – Тереза остановилась и, склонив голову, стала вслушиваться в ритмы своего сорокалетнего сердца. Кивнула, вернула