Владимир Ост. Сергей Нагаев
и пользовался, жетоны были припасены.
– Про что мы говорили? А, насчет эксклюзива, – сказал Наводничий, когда они прошли через турникеты и встали на эскалатор. – Понимаешь, это они там, у себя в редакциях, будут думать, что печатают эксклюзив. А я… я не обязан их разуверять. Ха-ха, зачем разочаровывать людей, пусть радуются жизни. Я считаю так: плох тот эксклюзив, который не продан десять раз.
– Это профессионально, – с лукавой улыбочкой заметил Осташов.
Василий посмотрел на него в упор взглядом «Отвянь» и сказал:
– Голову надо иметь на плечах. Иногда мне уже и сами иностранцы звонят, предлагают снять что-нибудь. Кстати, я же хотел тебя попросить. Насчет того, что ты рисовал улицы в центре города. У меня сейчас есть заказ от одной иностранной конторы. Условное название «Улицы Москвы». Короче, надо интересно снять город. Я уже много там понапридумывал. И давай-ка тебя тоже сниму. Представь: красивый уголок, какая-то такая чисто московская, кривенькая улочка. А чтобы усилить эффект, в углу кадра, спиной к зрителю, будет сидеть на раскладном табурете художник, то есть ты. И перед тобой будет мольберт с изображением этой же самой улицы. Идея, конечно, не бог весть какая новая. Но в сочетании с другими кадрами будет нормально.
Собеседники сошли с эскалатора и, пройдя чуть вперед, остановились у статуи революционного матроса, увешанного гранатами и пулеметными лентами, с наганом в руке. Пора было расходиться в разные стороны.
– У тебя есть маленький мольберт? – спросил Наводничий.
– Есть.
– И уже готовые картины, где улицы нарисованы, есть?
– Да.
– Ну вот, возьмешь это завтра с собой на работу. Или нет, завтра не получится. Ну, созвонимся, договоримся. А я тебе за это пузырь поставлю.
– Я думал, ты так, по-дружески просишь помочь. А ты… Знаешь, Вася, водки я себе и сам могу купить.
– Да ладно, не обижайся. Это я просто…
Наводничий сделал шаг к статуе революционного матроса и, схватившись за отполированное тысячами ладоней дуло пистолета, с разыгранным надрывом простонал:
– Ну на, возьми ствол, грохни меня! Ты же по-человечески, по-братски хотел помочь, а я, скотина, покупаю тебя за бутылку. Что, не будешь стрелять? Ну, как хочешь. Значит, сделаем из любви к искусству, а не чтобы выпить.
– Тебя, по-моему, искусство-то не интересует. Ты же фотограф, то есть этот, стингер-фегингер.
– О. Да-да! Репортерская фотография – это же не искусство. Конечно-конечно. С такими взглядами тебе надо жить не в конце, а в начале века, и даже не этого века. Но меня это, кстати, не смущает. Расслабься. Чего ты такой серьезный?.. Охренеть. В общем, по съемке мы договорились; я звякну, когда чего.
Увидев, что взгляд Осташова тем временем стал еще более отстраненным, Наводничий помахал из стороны в сторону ладонью на уровне его лица.
– Володя, алле, ты здесь?
– Да, – сухо ответил Владимир. – Я все видел, ты сейчас рукой качал. Послушай,