Владимир Ост. Сергей Нагаев
и дисгармонию: очень уж близки были его логические построения к черте, за которой вновь начинала маячить мысль о неминуемости смерти.
Взгляд Осташова привычно, не задерживаясь, скользил по картинам. Но едва в поле его зрения оказался портрет матери, Владимир вздрогнул.
Ему припомнилось, как однажды в детстве, когда мать была молодой, а он, соответственно, – маленьким карапузом, она привела его в кабинет врача. У Вовы болело ухо, и доктор, быстро обнаружив причину боли – серную пробку, – решил вымыть ее марганцевым раствором. Приготовления к процедуре повергли Вову в панику. Врач положил на столик сверкающую металлическую воронку, изогнутую эмалированную ванночку и главное, самое чудовищное – огромных размеров шприц. Вова быстро слез с процедурного кресла, вскочил на колени матери, которая сидела на стуле рядом, и, уткнувшись в ее кофточку, горько зарыдал. Мать долго уговаривала его снова сесть в кресло, но это было бесполезно. Вова выл и лил слезы до тех пор, пока мать не сказала:
– Ладно, пойдем домой. Пробка сама вылезет, правда, доктор? Не бойся, зайчик мой родной, все будет хорошо, успокойся.
Вспомнив сейчас этот случай, Осташов вдруг пожалел, что не может снова стать маленьким. Ему захотелось уткнуться, как много лет назад, в мягкую кофточку. Захотелось, чтобы мама с любовью погладила его по голове и сказала ласковым голосом: «Не бойся, зайчик, все будет хорошо, ты никогда не умрешь».
Впрочем, Владимир тут же устыдился этой секундной слабости и взял себя в руки. «Ничем она не поможет, – подумал Осташов. – Я на свете один. И я сам все могу».
Он встал и бодро прошелся по комнате.
– Так, курить я бросил, – вслух сам себе сказал Владимир. – Теперь надо мускулы подкачать. Это всегда пригодится.
«Интересно, сколько раз я смогу отжаться без передышки?» – подумал Осташов.
Он лег на ковер и начал упражнение.
Эксперимент показал, что его максимум – это 21 отжимание подряд. Результатом Владимир остался крайне недоволен.
Немного отдышавшись, он вновь прильнул к ковру и начал отжиматься. Руки его дрожали, лицо налилось краской, с каждым разом отрывать тело от пола становилось все труднее.
– Ты чего это? – неожиданно прозвучал с порога комнаты голос матери.
Осташов обмяк и распластался на ковре.
– Не спится что-то, – проговорил он хрипло.
Сообразив, что лежит перед матерью в одних трусах, Владимир медленно, тяжело дыша, поднялся, сел на стул, снял с его спинки шорты, надел их и, наконец, поднял взгляд.
На лице матери было беспокойство, так надоевшее Владимиру в последние годы.
– У тебя… – сказала она.
– …все в порядке, Володенька? – весело продолжил ее обычную фразу Осташов. – Ха-ха. Я угадал? Мама, со мной все в полнейшем порядке.
Владимир невольно сравнил стоящую в дверях мать с девушкой на портрете. «Она здорово сдала после ухода папаши, – подумал он. – А времени-то прошло –