Архивы Дрездена: Кровавые ритуалы. Барабаны зомби. Джим Батчер
аппетита.
Рука чудища тоже тянулась к зеркалу, и, присмотревшись, я с ужасом заметил, что она едва не на фут высовывается из его поверхности. Ее сверкающие когти впивались Томасу в руку выше запястья, и из раны капала на пол темная кровь. Томасова рука тоже утопала в зеркале – я видел, как стискивают его пальцы руку чудища. Оба боролись: Томас пытался вырваться; чудище – утащить его в зеркало, туда, в мир запекшейся крови и костей.
– Он устал, – произнес женский голос.
В зеркале появилась моя мать в свободном развевающемся платье роскошного сочного синего цвета. Глядя на безмолвную борьбу, она приблизилась. Портрет не льстил ей – жизнь и энергия переполняли ее, да и движение добавляло ей красоты по сравнению с застывшим изображением. Она оказалась довольно высокой – почти шести футов, и это в сандалиях на плоской подошве.
У меня перехватило дыхание. Я ощутил на щеках слезы:
– Ты настоящая?
– А почему должно быть иначе? – удивилась она.
– Ты можешь быть просто мыслями Томаса. Только не обижайся.
Она улыбнулась:
– Нет, детка. Это и правда я. По крайней мере, в некоторой степени. Я вас обоих подготовила к этому дню. В обоих я оставила эту свою затею – частицу того, кто я и что я. Хочу, чтобы вы оба знали, кем приходитесь друг другу.
Я с трудом перевел дыхание:
– Он правда твой сын?
Мать улыбнулась, и в темных глазах ее зажглась лукавая искорка.
– Ты ведь всегда славился отменной интуицией, младшенький мой. Что она говорит тебе на этот раз?
Взгляд мой затуманился слезами.
– Что это правда.
Она кивнула:
– Верь мне. Я ведь не могу защитить тебя, Гарри. Вы должны сами позаботиться друг о друге. Твоему брату нужна твоя помощь, как и тебе – его.
– Я не понимаю, – махнул я рукой в сторону зеркала. – Что ты имела в виду, говоря, что он устал?
Мать посмотрела на Томаса:
– Девушка, которую он любил. Ее больше нет. Она была его силой. Это знает об этом.
– Это? – переспросил я.
Она кивнула в сторону зеркала:
– Голод. Его демон.
Я проследил ее взгляд. Томас-образ едва слышно выдохнул какие-то слова, и Голод в зеркале отозвался фразой на незнакомом мне, скользком языке. Я не понял ни того ни другого:
– Почему ты не поможешь ему?
– Я сделала то, что в моих силах, – ответила мать. Во взгляде ее вспыхнула темная, застарелая ненависть. – Я сделала все для того, чтобы его отец получил достойную кару за то, что он сотворил с нами.
– С тобой и с Томасом?
– И с тобой, Гарри, тоже. Рейт еще жив. Но он ослаб. Вдвоем у вас с братом есть шанс одолеть его. Ты все поймешь.
Голод прошипел Томасу еще несколько слов.
– Что он говорит? – спросил я.
– Говорит, чтобы тот сдался. Говорит, что нет смысла больше сопротивляться. Что он никогда больше не оставит его в покое.
– Это