Город таинственных огней. Максимилиан Борисович Жирнов
– к ужину я безнадежно опоздал. Лязгнул засов на стальной двери, и я вновь очутился в своем жилище – выбеленной «одиночке» двенадцать на шесть футов. Потом открылось окошко и вертухай с выражением ненависти и отвращения на бульдожьем лице почти вбросил внутрь поднос с галетами и кружкой дымящегося кофе. Я наслаждался едой несколько минут – кто знает, может, это последняя трапеза здесь, в реальности?
Как только я поставил на поднос пустую кружку, лампа под потолком моргнула и погасла. Остался лишь синий ночной свет. Сон навалился сразу, словно я выпил десять таблеток димедрола. Меня сморила тяжелая, полная кошмаров дрема. А под утро, когда из окошка в стене забрезжил слабый серый свет, я подскочил в холодном поту. Я же забыл спросить, сколько будет длиться игра!
Глава 3. Пустая тюрьма
Завтрак так и не принесли. В гостинице или кемпинге меня бы это не насторожило – мало ли что произошло у поваров. Но в следственном изоляторе, где даже чихают по расписанию, подобный казус – повод серьезно задуматься о ближайшем будущем. У меня же был повод и вовсе наложить в штаны.
Обычно из-за двери, несмотря на ее толщину, слышались переговоры и шаги охранников, лязг ключей и отрывистые команды, когда очередного узника уводили на допрос или свидание. Но сейчас из коридора не доносилось ни звука: словно все человечество спустилось в бомбоубежище, а обо мне в суматохе забыли.
Я поднялся с постели. Голова кружилась, и я тут же упал обратно на койку. Снова я провалился в сон. Что же мне подмешали в кофе?
Когда я проснулся во второй раз, в окошко ярко светило солнце. Наверное, пора обедать. Но никто так и не появился. Мертвая тишина оставалась моим спутником. Меня что, решили уморить голодом?
Кое-как я доплелся до двери и с силой врезал кулаком. К моему искреннему изумлению, она скрипнула и отворилась.
– Эй! Есть кто живой?
Мой собственный голос эхом прокатился по коридору. Но в ответ не раздалось ни единого звука. Тогда я на прощание обвел взглядом камеру, которая целый год служила мне пусть и не очень уютным, но все же домом и осторожно поплелся вперед.
На всякий случай я заглянул в соседние камеры – они оказались не заперты. Но внутри было совершенно пусто. Не хватало лишь толстого слоя пыли на полу и койках.
Решетка у выхода из тюремного блока открылась так же легко, как и камеры. Зато выход в хозблок оказался забаррикадирован досками, прибитыми крест-накрест. Голыми руками даже не стоило с ними сражаться. Все равно они победят. Вот против лома, как известно, приема нет.
Тогда я поднялся по лестнице на второй этаж – первая дверь вела в уборную для охранников. Здесь, вместо светодиодных ламп, почему-то горели газоразрядные трубки дневного света. Басовито гудел дроссель.
Я заглянул в зеркало, но в мутном стекле увидел только размытый силуэт и белое пятно вместо лица. Зато при виде капелек воды на стене рот наполнился сухой горечью, а язык превратился в шершавый кусок наждачной бумаги. Я с опаской повернул кран. Он захрипел, а через секунду в раковину с шумом ударила струя