Медовый месяц в улье. Дороти Ли Сэйерс
керосина, но ужасно промокший и замерзший. Выскребли как щенка под колонкой в судомойне!
– Дорогой Питер!
(…en Grand Monarque…)
– Подозреваю, – продолжил он быстро, едва разборчиво, – серьезно подозреваю, что Бантер так развлекался. Так что я отправил его очистить бойлер от тараканов. Но какое это имеет значение?
И что вообще имеет значение? Мы здесь. Смейся, любимая, смейся. Здесь конец пути и начало блаженства.
Мистер Мервин Бантер, прогнав тараканов, наполнил бойлер, разложил под ним дрова так, что осталось только поджечь, завернулся в два пальто и плед и уютно устроился на двух креслах. Но заснул он не сразу. Нельзя сказать, что он тревожился, но одна беспокойная, хоть и благая, мысль его не оставляла. Он (преодолев столько препятствий!) довел своего фаворита до финишной ленточки и теперь должен был пустить его в свободный бег, но никакое уважение к приличиям не могло помешать его сочувственному воображению следовать за драгоценным питомцем до самого конца пути. С легким вздохом он пододвинул свечу, достал авторучку и блокнот и начал письмо матери. Он подумал, что исполнение этой сыновней обязанности сможет его успокоить.
Дорогая матушка,
я пишу из “неизвестного пункта назначения”…
– Как ты меня назвала?
– Ой, Питер, что за бред! Я не подумала.
– Как ты меня назвала?
– Мой лорд!
– Два слова, от которых я меньше всего в жизни ожидал, что они могут вызвать у меня воодушевление. Правду говорят, ценишь только то, что сам заработал. Слушай, дама моего сердца, до конца этой ночи я хочу побыть еще и королем и императором.
В обязанности историка не входит углубляться в предмет, который критик назвал “любопытными откровениями брачного ложа”. Достаточно того, что исполненный чувства долга Мервин Бантер через некоторое время отложил свои письменные принадлежности, задул свечу и расположился на отдых и что из всех, кто спал в ту ночь под древней крышей, у него была самая твердая и холодная постель – и самый спокойный и безмятежный сон.
Глава IV
Боги домашнего очага
Сэр, он сложил трубу в доме моего отца, и кирпичи целы по сей день, как живые свидетели[64].
Леди Питер Уимзи, осторожно приподнявшись в кровати, рассматривала своего спящего лорда. Сейчас, когда его насмешливые глаза были закрыты, а уверенный рот расслаблен, большой нос и спутанные волосы придавали ему вид неуклюжего птенца или школьника. А сами волосы светлые, почти как кудель, – мужчина с таким цветом волос выглядит даже как-то смешно. Несомненно, если их намочить и пригладить, они вновь вернутся к своему нормальному ячменному цвету. Вчера, после безжалостной Бантеровой помывки, вид этой шевелюры тронул ее, как перчатка убитого Лоренцо тронула Изабеллу[65], и ей пришлось вытереть Питеру голову полотенцем и только потом звать его туда, где, по сельскому присловью, “ему и было место”.
Бантер!
Часть 2, акт IV, сцена 2. Перевод с англ. Е. Бируковой.
Персонажи баллады Джона Китса “Изабелла, или Горшок с базиликом” (1818), основанной на новелле из “Декамерона” Боккаччо (день четвертый, новелла пятая). Изабелла выкапывает перчатку из могилы своего убитого возлюбленного Лоренцо, целует и прячет на груди.