Искра в аметисте. Оксана Глинина
сад и там на деревьях сидела. Птицу, ведомо, никто не изловил, а вот хвост ей оттеребили знатно. Раз, наевшись тех перьев, королевна понесла.
Матушка Людина вряд ли за птицей гонялась с батюшкой на пару ‒ не в том положении люди были, так и соседи засмеять могут ‒ но вот к знахарке одной матушка таки сходила. И, ладно бы, будь это вайдилута из своих. Так нет же, отперлась, заверни глаза, за самые болота, за леса ‒ не лень же ей было. Та знахарка из тёмных была. Скорее всего. Это теперь понимала Людя, а тогда понимать ей не было надобности ‒ после, проведенного обряда матушка ею, как раз-таки, обременилась. И никому не было дела ‒ темный был обряд или какого-то ещё цвета. Дите родилось здоровое ‒ счастью родителей предела не было.
Так и жила Людвика Огбите ‒ в непомерной любви и заботе. Имела свои покои с детства, нянек, что бежали по первому зову, игрушек в достатке, убранства самые красивые. Наверное, в такой жизни даже не помышляешь, что может статься что-то худое. А оно вышло так, что вспомнить было жутко, мурашки бегали по коже и дурные сны еще долго преследовали Людю.
Как-то, в одной из поездок, на родителей напали, обокрали, а самих убили. Люде тогда лет пятнадцать было, когда эту дурную весть ей донесли. Но тьма в ней проснулась не в тот момент, а позже.
На похороны собрались все скорбящие родственники. Только вот скорбели они больше о том, что всё наследство достанется недалекой пигалице. А уж как-дом-то обнесли, отдельное воспоминание ‒ подчистили даже Людины покои и снесли любимую игрушку ‒ резную кукольную колыбельку с каланской росписью. Девушка мечтала, чтобы все они поскорее убрались из дому, боялась в любую минуту сорваться. Вся их неприязнь к ней легла тяжким бременем на воспоминания. Никто после произошедшего добрым словом с ней не обмолвился, все делили между собой родительский достаток.
А потом появился он. Ночной кошмар. Какой-то там батюшкин то ли сводный брат, то ли сводный сват. Явился не один, а с бумажками и душеприказчиками ‒ мол, батюшка Людин о ней заботиться кровному свату завещал. Родственники убрались восвояси, прихватив себе все то, до чего дотянулись руки. Вот тогда-то и осознала Людя, каково это на целом веку одной остаться.
После первого побега, её заперли в собственных покоях. Няньки превратились в надсмотрщиц, а «добросердечный» опекун решил в женихи податься. И, нет бы, поискал среди соседских девиц себе суженую, куда там. Оказалось, что наследница всего сама Людвика, до золотников так просто не добраться. Вот и удумал сват-брат на ней ожениться. Тут и шестнадцать лет вот-вот должно ей исполниться. А чтоб «невеста» не брыкалась да не отнекивалась, повадился к ней по ночам в покои ломиться. Няньки-надсмотрщицы ему в помощь ключи от двери специально отдали. С тех пор совсем жизни не стало.
Людя, правда, тоже не из робкого десятка. На гадости тоже была мастерица ‒ то ужей наловит и в кастрюлю подкинет, то мышей да крыс дорогому родственнику в сапоги засунет. Однажды додумалась ‒ и козьего помета в перину жениху напихала. Крику было, что окна ходуном ходили. Только