Биография неизвестного. Наталья Струтинская
Я… немного опоздала… Когда я пришла, тебя уже не было…
– Подожди, – Этти жестом заставила меня замолчать. Она улыбнулась, коротко оглянувшись: – Ты о чем?
Наступила моя очередь удивленно смотреть на нее.
– Я о кафе, – выдохнула я. – Я не пришла к двенадцати…
Этти шумно вздохнула.
– Так ты не получила мое сообщение?
– Какое сообщение?
Этти переступила с ноги на ногу и посмотрела на меня так, как смотрят на детей, когда те наивно просят объяснить им самые простые вещи.
– Я написала тебе утром сообщение, – сказала она, – о том, что я не смогу с тобой встретиться сегодня, потому что еду с родителями выбирать себе новый туалетный столик.
– Туалетный столик?.. – на автомате повторила я ее последние слова.
– Да, мой старый весь истерся, – пожала плечами Этти. – И вообще, уже хочется что-нибудь изменить в своей комнате…
– Да… – Я почувствовала, как мои губы конвульсивно дрогнули в улыбке.
– Одним словом, хочется перемен. – Моя улыбка, вероятно, подбодрила Этти, потому как удивление на ее лице сменилось воодушевлением. – Я вообще решила сделать небольшую перестановку в своей комнате: поменять ковры, перебрать все ящики…
– Мне пора идти, – перебила я Этти и натянуто улыбнулась: – Удачно съездить за туалетным столиком.
– Спасибо! – счастливо улыбнулась мне Этти, искренне не заметившая сарказма в моем голосе.
Я вышла из подъезда Этти, чувствуя себя совершенно раздавленной. Я не могла точно определить, что именно так сдавливало мое горло, но слезы, постепенно наполнявшие глаза, душили меня. Я старалась глубоко и спокойно дышать, чтобы не позволить слезам пролиться из глаз. Я никогда больше не чувствовала себя так одиноко, как в тот день.
Невидящим взором скользя по фасадам домов и лицам прохожих, я шла к метро. Нос сам собой покраснел от промозглого осеннего холода, а пронизывающий ветер сушил глаза, и потому можно было уже не бояться, что кто-то увидит в них слезы.
Невидящим взором я скользила по лицам прохожих и думала о том, видят ли их глаза кого-нибудь вокруг? Неужели и вправду всякий человек занят лишь своей жизнью, принуждая себя к одиночеству и обрекая на одиночество других?
Есть ли что-то настоящее в этом мире? Что-то, во что можно поверить, вложив в это «что-то» всего себя? Что никогда не обманет и не обернется скрытой от глаз стороной? Что будет верно своим словам и мыслям? Что будет истинным и неизменным, а не плодом воображения?
Быть может, и дружба, и любовь – всего лишь отражение других в нас самих? Они, не знающие живительного воздуха атмосферы, есть только в нас, и только мы, вдохновленные этими высокими чувствами, способны знать их меру, смысл и предназначение? И оттого нет точного определения ни дружбы, ни любви, – есть только не имеющее материи облако, покрывающее человечество.
Но есть у них одно проявление, которое связывает их и без которого они не могут существовать, – самоотдача.