Завидное чувство Веры Стениной. Анна Матвеева
личестве глав; а также Екатерине и Наташе Щербаковым, Анне Мкртчян и Екатерине Ружьевой – за дружбу и поддержку.
Дайте мне девочку в соответствующем нежном возрасте, и она – моя на всю жизнь.
© Матвеева А.
Часть первая
Глава первая
Начать славную вещицу так, чтобы любой мог заметить, что славная вещица начата, – это уже кое-что.
Евгения кричала так громко, что Вере пришлось положить трубку динамиком вниз. Теперь Евгения кричала в стол, как писатель без надежды на публикацию. И всё равно было слышно:
– Приезжай!
За окном – Грабарь. Берёзки – перепудренные красавицы.
«Завидовать – нехорошо», – говорила Тонечка Зотова из старшей группы детского сада. Вера попыталась вспомнить Тонечку, но память не откликнулась, да и альбом с детскими фотографиями неизвестно где. Голосок-то звучал, а вот на месте лица детсадовской подружки чернел пустой овал – как в парках развлечений. Подставь физиономию – и превратишься в принцессу, разбойника или Тонечку Зотову, мастера моральной оценки.
Завидное качество – никому не завидовать.
Вера бросила мобильник под подушку. За стеной визжала дрель. Соседи вложили в ремонт всю свою душу, и теперь эта душа колотила и сверлила там с утра до вечера. А Вера, между прочим, работала дома. Точнее, пыталась работать – обычно дрель побеждала, и Вера уходила в кафе, как Жан-Поль Сартр, но и там было немногим лучше. Музыка, официанты, посетители. Кофеварка ворчит, ложки падают – не сосредоточишься.
Лару дрель не беспокоила – дочь спала под строительные визги чуть не до обеда, а проснувшись, смотрела на часы. Когда Вера впервые увидела, как Лара смотрит на часы, она решила, что дочь повредилась умом. Так обычно смотрят на самых любимых людей накануне вечной разлуки. А здесь – часы. Три стрелки, вечный круг, квадрат нам только снится…
– Ждёшь чего-то? – спросила Вера. Вспомнила, как сама в детстве подгоняла часы с минутами.
Лара перевела взгляд на мать – точно стрелка скользнула по циферблату:
– Смотрю, как проходит время.
Вчера Вера сняла часы со стены и грохнула об пол – вот прямо с удовольствием! Секундная стрелка жалобно согнулась, минутная показывала на дверь – как пальцем. Иди отсюда!
– Полегчало? – холодно спросила дочь. Отвернулась к стене и снова уснула – с подушкой-думочкой на голове. Она постоянно спала – другие люди разве что в поезде столько спят. Или в больнице.
В телевизоре, который Стенины слушали, почти не глядя на экран, кто-то в очках спрашивал у какой-то белокурой:
– Когда ты в последний раз была счастлива?
Вера подумала, что в её случае честный ответ прозвучал бы так: «Я была счастлива, когда проснулась ночью и увидела, что до звонка будильника ещё целый час!»
Но в возрасте Лары, в свои собственные девятнадцать лет, Вера не стала бы смотреть на часы – наоборот, это они глядели на неё ночами с укоризной. Без десяти два у часов вырастали гневные испанские брови – где ты бродишь, почему не спишь?
Юные годы Веры Стениной пришлись на середину девяностых. Конечно, если бы её спросили, она выбрала бы другое время – да и место тоже. Но её не спрашивали, поэтому в девяностых Вера жила в Екатеринбурге, училась на искусствоведа и дружила с бывшей одноклассницей и будущей журналисткой Юлей Калининой, ныне известной как Юлька Копипаста.
Память заговорила, Лара спала, дрель верещала.
Пять минут назад Вере позвонила Юлькина дочь Евгения – годом старше Лары. Кричала в трубку, плакала. Сказала, что не может дозвониться до матери – та и вправду находилась с мобильником в сложных отношениях. Теряла, забывала, не слышала, случайно перезванивала и молчала. Вера вопила: «Алло!» на дне сумки, а Юлька не отвечала. «Это тебе сумка моя звонила», – шутила потом Копипаста.
Прозвищем своим Юлька гордилась, так как заслужила его в честном бою с новым редактором родного журнала – его спустили на этот пост сверху, как Супермена. Он и был супермен, во всяком случае, с виду. Карандаш в кулаке – как зубочистка, из-за плеч не видно окна, и даже волосы такой густоты, что в парикмахерских с него брали «за две головы». А вот какие у редактора глаза, никто не помнил, потому что он постоянно улыбался и все отвлекались на эту улыбку. Глаза были всегда сощурены, цвет – на втором месте.
До того как приземлиться в редакции, Супермен работал в детско-юношеской спортивной школе – учил способных свердловских малюток основам карате. Эта профессия открывала в девяностые годы широчайшие возможности, и Супермен не стал ими пренебрегать. То есть он не светился рядом с главными авторитетами, но всегда присутствовал неподалеку. Первый справа за границей фотокарточки, он был, безусловно, своим.
Сейчас по пятам за Суперменом ходят дотошные журналисты, спрашивают – вы правда близко знали самого В.? И Мишу К.? А сами, скажите, убивали? Супермен в таких