Жизнь Булгакова. Дописать раньше, чем умереть. Виктор Петелин
Чудовский, бывший критик эстетского журнала „Аполлон“, написавший статью в защиту буквы ять.
Чтобы оправдать название дома – „Дом искусств“, в нем были устроены студии. Студию критики вел, например, Корней Чуковский, поэзии – Гумилёв… Волынский основал школу танцев и ведал этой студией.
Читались лекции по разным отраслям искусств.
Устраивались вечера поэзии, куда вход был общедоступный, где выступали Мандельштам, Анна Радлова, Всеволод Рождественский, Павлович, Ходасевич, где читал свою поэму „150 000 000“ приехавший из Москвы Маяковский; эта поэма прочитана была впервые в Ленинграде в Доме искусств» (Вопросы литературы. 1980. № 6. С. 108).
Николай Тихонов пришёл в Дом литераторов получить премию за рассказ «Сила», денежная премия была настолько смехотворна, что на неё «можно было купить полкило хлеба на рынке или починить галоши». Среди получавших премии были и совсем молодые люди, которые хорошо знали друг друга. Лев Лунц заговорил с Тихоновым и пригласил его бывать у «серапионов». «Серапионы» собирались по субботам в маленькой комнате Михаила Слонимского, – вспоминал Н. Тихонов. – Там была железная печка, железная кровать и стол. Мы все писали тогда как сумасшедшие. Обычно по субботам читались новые произведения и тут же обсуждались. Причем иногда доходило до невероятной рубки, каждый защищал своё произведение до последнего. Но в конце концов признавали: «ну да, не вышло». И тут же бросали в печь.
«Серапионовы братья» были чрезвычайно разными людьми и по происхождению, и по своему литературному направлению, и по вкусам, и по характерам.
Все они только начинали свой литературный путь». (Там же. С. 129–130).
Поэтесса Елизавета Полонская училась во Франции, в Сорбонне, в Первую мировую войну работала врачом на Западном фронте, переводила Киплинга, писала поэмы; К. Федин был склонен почитать русских классиков, его любил Горький; Николай Никитин стремился найти в своих книгах «живое отражение революции»; «а Всеволод Иванов явился, наоборот, как волшебник с котомкой, набитой чудесами. И у него все было необычно, даже облик, – он был похож на какого-то Будду. Он мог писать и о Сибири, и о разных народах – бурятах, японцах, китайцах, о казахах, о белых, о красных»; «среди „серапионов“ был человек, который, как в беге на дистанцию, обогнал и далеко оставил позади всех нас. Это – Михаил Зощенко. Михаил Зощенко был дворянин, офицер гвардейского Мингрельского полка, штабс-капитан, с боевыми наградами, отравлен газами на фронте… Он к тому времени уже заслужил огромную популярность своими рассказами, своим талантом, это был большой, серьезный писатель, которого очень высоко ценил Горький»; «Михаил Слонимский… был тихим, спокойным, очень честным человеком». «В „серапионах“ были два прозаика, которые резко отличались от всех, – Лев Лунц и Вениамин Каверин.
Лев Лунц был всеобщий наш любимец. Он был страшно худой, со всклокоченной головой, с очень добрым лицом, с хорошими глазами… Лев Лунц