Жизнь Булгакова. Дописать раньше, чем умереть. Виктор Петелин
на Солянке, „Гудок“ тоже не прокормит… Сильно нуждается такой талантливый человек, как это несправедливо…»
Булгаков, расстроенный до предела сразившей его вестью, снова присел за соседний столик, продолжая бездумно что-то чертить на оставленном было листке. Зайцев взглянул на бумагу: каждая буква фамилии «Вересаев» многократно обведена. Ясно почему… Пляшущие человечки, автопортрет, в котором угадывается отчаявшийся человек. «Что я скажу Любаше?» – в отчаянии думал в эти минуты Булгаков.
– Михаил Афанасьевич, – неожиданно заговорил Зайцев. – Может, у вас есть что-нибудь еще готовое?
Булгаков посмотрел на Петра Никаноровича, и надежда мелькнула в его глазах.
– Давно задумал я одну фантастическую вещь, она почти готова, недели через две я закончу ее, может, и раньше, недели через полторы. А что?
Зайцев взял со столика лист бумаги и просто сказал:
– Пишите заявление с просьбой выдать сто рублей аванса в счет вашей будущей повести.
Булгаков тут же написал заявление и, обрадованный, все еще не веря в удачу, быстро пошел в бухгалтерию Мосполиграфа. Вернувшись, крепко пожал руку Петра Никаноровича. Теперь две недели он может работать над подлинным…
Но не прошло и недели, как получил письмо от Зайцева, в котором тот торопил его с окончанием повести. Пришлось торопиться и «скомкать», в чем и сам позднее признавался, но изменить уже не мог.
«Однажды он поманил меня пальцем в прихожую: „Хотите послушать любопытный телефонный разговорчик?“ – вспоминает сосед Булгаковых В. Лёвшин. – Он звонит в издательство „Недра“: просит выдать ему (в самый что ни на есть последний раз!) аванс в счет повести „Роковые яйца“. Согласия на это, судя по всему, не следует. „Но послушайте, – убеждает он, – повесть закончена. Ее остается только перепечатать… Не верите? Хорошо! Сейчас я вам прочитаю конец“.
Он замолкает ненадолго („пошел за рукописью“), потом начинает импровизировать так свободно, такими плавными, мастерски завершенными периодами, будто он и вправду читает тщательно отделанную рукопись. Не поверить ему может разве что Собакевич!
Через минуту он уже мчится за деньгами. Перед тем как исчезнуть за дверью, высоко поднимает палец, подмигивает: „Будьте благонадежны!“»
Между прочим, сымпровизированный Булгаковым конец сильно отличается от напечатанного. В телефонном варианте повесть заканчивалась грандиозной картиной эвакуации Москвы, к которой подступают полчища гигантских удавов. В напечатанной редакции удавы, не дойдя до столицы, погибают от внезапных морозов.
Вскоре после своей телефонной мистификации он повез меня на авторское чтение «Роковых яиц» в Большой Гнездниковский переулок, в дом Нирензее…
Чтение происходило, кажется, в квартире писателя Огнева. Здесь – чуть ли не вся литературная Москва. Его слушают стоя, сидя, в коридоре, в соседних комнатах. После читки начинается обсуждение – долгое и преимущественно хвалебное…
В