Мертвая земля. Кристофер Джон Сэнсом
подавала о себе весточки. Я взглянул на адрес на конверте: «Пит-стрит, неподалеку от церкви Святого Михаила; Кослани, Норидж». Где это, я понятия не имел. Вспомнив, где предстояло поселиться мне самому, я невольно поежился: Пит-стрит, площадь Тумлэнд – ни одно из этих названий, прямо скажем, не внушало оптимизма[3].
Я немного опоздал и прибыл на званый ужин последним. Памятуя о том, что в протестантских домах пышные наряды не в чести, я надел скромный коричневый дублет, единственным украшением которого служили шелковые шнуры с серебряными наконечниками, а поверх набросил летнюю шелковую мантию. Войдя в гостиную, я убедился, что Филипп, поднявшийся мне навстречу, одет еще более скромно: тесный его дублет оживлял лишь белый воротник рубашки. Он отрастил длинную бороду, весьма популярную среди религиозных радикалов.
– Да ниспошлет вам Господь доброго вечера, Мэтью, – произнес он, пожимая мою руку.
– Простите за опоздание.
– Не стоит извинений, тем более что опоздали вы совсем немного.
Супруга хозяина, Этельреда, подойдя, приветствовала меня реверансом. Этой привлекательной светловолосой даме, как и ее мужу, было около сорока лет. На ней было коричневое платье, волосы убраны под голубой французский чепец. Она совсем не походила на ту смертельно напуганную, изможденную женщину, с которой я познакомился три года назад. Охота за протестантскими еретиками, которую вел старый король, достигла тогда наивысшего накала.
– Этельреда, вы прекрасно выглядите. Как поживают ваши дети?
– Растут с невероятной быстротой и, конечно, без конца выдумывают новые проказы. Но у нас хороший домашний учитель, который умеет держать озорников в узде.
«А вот с братьями Болейн не смог ужиться ни один наставник», – невольно припомнил я.
– Входите же, Мэтью, – продолжала Этельреда. – Познакомьтесь с матушкой моего супруга.
Пожилая дама с седыми волосами, убранными под остроконечный головной убор, сидела в кресле; на ее круглом, изборожденном морщинами лице застыло выражение недовольства.
– Матушка, это адвокат Мэтью Шардлейк, наш добрый друг, – представила меня Этельреда. – Моя свекровь миссис Маргарет Коулсвин.
Старая дама устремила на меня въедливый взгляд и криво улыбнулась:
– Вижу, голова ваша так же убелена сединами, как и моя. Теперь у молодых людей вошло в привычку выставлять свои волосы напоказ, скромные головные уборы более не в моде.
К нам подошел Эдвард Кензи, пятидесятилетний барристер, мой коллега по Линкольнс-Инн; и в религиозной, и в политической сфере он придерживался консервативных взглядов, но при этом ко всему на свете, включая закон, относился с неисправимым цинизмом. Более всего мастер Кензи любил вкусную еду, хорошее вино и занимательную беседу. Мне несколько раз доводилось встречаться с ним, и, несмотря на различие во мнениях, я проникся к этому человеку симпатией. На нем была мантия барристера, из-под которой выглядывал красный шелковый