Пассажир из Франкфурта. Агата Кристи
величественного тенора, к сожалению, более чем величественных пропорций, а он тогда был еще слишком молод, чтобы наслаждаться музыкой, абстрагируясь от облика Юного Зигфрида, которого лишь с большой натяжкой можно было назвать юным. Вид толстого тенора, катающегося по земле в пароксизме ребяческого веселья, вызывал у него отвращение. От песен птиц и шелеста леса он тоже не был в восторге. Нет, лучше слушать «Рейнских дев», хотя тогда, в Мюнхене, даже рейнские девы имели пышные формы, но это было не так противно. Уносимый мелодическим водным потоком и веселой песней, он не позволял себе отвлекаться от музыки.
Время от времени он непринужденно оглядывался вокруг. Он пришел довольно рано. Зал, как всегда, был переполнен. Наступил антракт. Сэр Стэффорд поднялся и посмотрел по сторонам: кресло рядом с ним оставалось свободным. Кто-то купил билет, но не пришел. Интересно, он прав в своем предположении или же его гипотетический сосед просто опоздал и его не пустили в зал: такое все еще практиковалось на концертах, где исполняли Вагнера.
Он вышел, прошелся по фойе, выпил чашку кофе, выкурил сигарету, а когда раздался звонок к началу второго отделения, вернулся в зал. На этот раз, пробираясь между рядами к своему месту, он увидел, что соседнее кресло занято, и его вновь охватило волнение. Добравшись до своего места, он сел. Да, это была та самая женщина из зала ожидания Франкфуртского аэропорта. Она сидела, устремив взгляд вперед. Профиль ее был в точности таким, каким он ему запомнился: четким и безупречным. Она чуть повернула голову, ее взгляд равнодушно скользнул по нему, и это «неузнавание» его было столь категоричным, что никаких слов уже и не требовалось. Это было свидание, которое нельзя было афишировать, по крайней мере теперь. Свет стал гаснуть, женщина повернулась:
– Простите, можно взглянуть на вашу программку? Боюсь, что свою я обронила где-то в проходе.
– Конечно.
Он передал ей программу, она взяла ее, развернула и стала читать. Свет стал еще тусклее. Второе отделение началось с увертюры к «Лоэнгрину». В конце ее женщина вернула программу со словами:
– Большое вам спасибо, вы очень добры.
Следующим номером исполнялись «Шорохи леса» из «Зигфрида»: он сверился с программой, которую ему вернули, и вдруг заметил внизу страницы какую-то бледную карандашную приписку. Он не стал пытаться прочесть ее немедленно, к тому же в зале было довольно темно. Он просто свернул программу и держал ее в руке. Он был совершенно уверен, что сам в программе ничего не писал. Скорее всего, решил он, у нее тоже была программа, которую она держала в сумочке; видимо, она в ней заранее что-то для него написала. От всего этого опять повеяло таинственностью и опасностью: та встреча на Хангерфордском мосту, конверт с билетом, сунутый ему в руку, а теперь эта женщина, молча сидящая рядом. Раз или два он окинул ее быстрым, небрежным взглядом, которым обычно удостаивают случайного соседа. Она сидела откинувшись на спинку кресла; на ней было строгое платье из черного крепа, на шее – старинное ожерелье. Темные волосы коротко подстрижены и уложены. Она